Боуи: «Меня тянет обратно»

источник: bowiepages.wordpress.com
перевод: Марина Машкина

После почти 10 лет молчания Дэвид Боуи вернулся, вспоминая свой берлинский период — и творческий пик в карьере — с сюрпризом в виде сингла "Where Are We Now?". Марк Бомон попытался проследить за отношениями Боуи с Игги, Ино, наркотиками и этим городом по интервью, когда-то опубликованным в журнале NME.

«Проезжая в трамвае от Потсдамской площади», — поет дрожащее изображение Дэвида Боуи. Двухголовая кукла сидит на стуле в студии художника и предается воспоминаниям о Берлине; но если старым фанатам этот период запомнился как пик его креативности, то более молодые, возможно, попросили бы: «Дедушка, расскажи о кокаиновых войнах 70-х».

Черно-белая лента воспоминаний разматывается по экрану, и звучание ностальгических струнных усиливается, когда он вспоминает себя «сидящим в баре «Джунгли» на Нюрнберг-штрассе» (питейное заведение, которое он часто посещал в свой наименее здоровый период 1976 года) и покупающим икру в КаДэВэ, «человек, потерявшийся во времени… ходячий мертвец».

Это первый музыкальный релиз Дэвида Боуи после альбома 2003 года "Reality" и первое проявление его активности с тех пор, как в 2004-м он перенес сердечный приступ. Но за "Where Are We Now?" — за этот теплый поток света, ностальгии и раскаяния — мы готовы простить ему все. С момента этого неожиданного релиза, работа над которым шла в полной секретности, 8 января в полночь по времени Нью-Йорка, в день рождения Боуи, весь мир пребывает в радостном шоке.

О чем в этой песне не поется, так это о паранойе, вызванной кокаином, еженощных шатаниях по клубам на автопилоте, стычках с драг-дилерами, суицидальных ночных гонках на Мерседесе, его страстном увлечении арийской теорией и черной магией, и вооруженных охранниках, наблюдавших со Стены за зданием, где он — трудно в это поверить — создавал в то время настоящие музыкальные шедевры. Хаос, кризис и чувство неограниченной свободы каким-то образом сошлись в одной точке и привели к созданию трех альбомов, которые многие считают лучшими в его творчестве, а также поворотным моментом в современной музыке. Сам Боуи говорил: «В этой музыке заключена моя человеческая суть… моя ДНК». Это история о том, как Берлин убил, а затем воскресил Боуи…

«У меня нет дома. Я должен иметь полную свободу передвижений. Если у меня появляется что-то, напоминающее дом, квартира в долгосрочной аренде или что-то такое, я чувствую себя связанным по рукам и ногам. Даже если я уезжаю, я знаю, что она ждет меня. Она словно держит меня на привязи и тянет обратно».
Дэвид Боуи, NME, ноябрь 1977

С 1975 года Боуи «не жил» в Бель-Эйр, в Лос-Анджелесе, и его рассудок был на грани катастрофы. Воспоминания о студийных сессиях альбома "Station To Station", который был выпущен в 1976 году, утонули в тяжелых наркотиках; о том, что эта студия находилась в Лос-Анджелесе, Боуи узнал позднее, из газет. Он стал превращаться в скелет, живя на перце, молоке, мороженом и огромных пакетах с перуанским кокаином высшего качества. Наркотическая зависимость превратила его в затворника и параноика, он сутками блуждал по наглухо занавешенному дому и дрожал от страха, что его телефон прослушивается. Он ударился в черную магию и Каббалу, начал рассказывать в интервью, что хранит свою мочу в холодильнике, как средство от проклятия; он рисовал пентаграммы на стенах и коврах, чтобы изгнать демонов (отсюда строчки в "Breaking Glass": "Don't look a carpet / I drew something awful of it"). Он также был уверен, что кое-кто из фанатов хочет украсть его сперму, чтобы зачать нового Антихриста на Шабаше Ведьм. Очевидно, что ему необходимо было срочно сменить обстановку.

«Я ничего не мог с этим поделать», — говорил он журналисту NME Чарльзу Шаару Мюррею в 1977, с выражением лица, которое тот назвал «дикой иронической гримасой».

«Лос-Анджелес, эта самая отвратительная клоака в мире, убивал меня, и я не мог с этим бороться. Я чувствовал себя как в ловушке, словно я превратился в героя кинофильма с плохим, бессвязным сценарием. Это самое страшное кино из всех, какие мне довелось видеть».

"Station To Station", навеянный электронной музыкой Kraftwerk и Neu!, пришел на смену «пластиковому» фанк-соулу, в котором был сделан его альбом "Young Americans", достигший в США первых позиций в чартах. Последовавший за ним в 1976 году тур White Light, в стиле Брехта и немецкого экспрессионистского кино, явил миру личность Тонкого Белого Герцога. «Если отстраненность от мира была его целью, — писал журналист Макс Белл, сравнивая с «грандиозным политическим съездом» майское выступление Боуи на Уэмбли в течение шести вечеров, — то ему действительно удалось создать вокруг себя полный вакуум».

***

Однако в этой отстраненности и изоляции постепенно зрел прорыв в новую реальность. Он уже договорился со своим приятелем-наркоманом Игги Попом, что они постараются бросить наркотики одновременно. Когда в феврале 1976 журналистка NME Лиза Робинсон присоединилась к туру White Light в ЛА, ей показалось, что у Боуи уже сформировалась некая туманная концепция. «Мне очень нравится Ино, — сказал ей Боуи. — Мне бы хотелось, чтобы он играл в группе Игги».

Потом стало известно о его увлечении оккультизмом, мрачными легендами о тевтонских рыцарях и Короле Артуре, речами Гитлера и книгами о Третьем Рейхе. Он описывал Тонкого Белого Герцога как "настоящего арийца, фашиста, по сути" и говорил о возрождении фашизма в Британии. В те времена на экраны выходило телешоу "Mind Your Language", где нередко можно было услышать расистские высказывания, но заявления Боуи — это был явный перебор.

«Я сделал несколько глупых заявлений, выступая от имени своего персонажа, но огонь критики обрушился на меня, — говорил он Шаару Мюррею. — Это было большой ошибкой. Но я буду не я, если не буду совершать по три большие ошибки в неделю. Мы все учимся на ошибках. Мои слова были необдуманными, в тот момент я приехал в Англию после длительного перерыва, но потом понял, что я был не прав. Кажется, у меня особый талант попадать в опасные положения».

Именно в такое положение он попал в начале британской части тура White Light, когда по прибытию на вокзал Виктория репортеры сфотографировали его вскидывающим руку в нацистском салюте. "Ничего подобного, — утверждал он в интервью Аллану Джонсу из Melody Maker. — ЭТОГО НЕ БЫЛО. Я махал рукой. Просто МАХАЛ. Поверьте мне. Клянусь жизнью моего ребенка, что я махал рукой. И этот подонок поймал меня на середине жеста. О, Господи, он сделал этот снимок ради сенсации... Я же не настолько глуп, чтобы делать такие вещи. Я просто онемел, когда увидел это фото. И все, кто был в тот момент рядом со мной, растерянно спрашивали: "Дэвид, но как же так, ведь этого не было?" Подонки".

Итак, Боуи решил держаться от подонков подальше и уехал в Берлин.

***

Похоже, что Берлин — богемный, гедонистический, полный наркоманов — вполне соответствовал состоянию Боуи. Боуи и Игги проехались по улицам в арендованной машине президента республики Сьерра-Леоне, и остались весьма довольны увиденным. На двоих они сняли квартиру на Гаупт-штрассе, 155, в районе Шенеберг. Рядом находились кафе "Новые берега", где собирались гомосексуалисты, кафе "В ссылке", в котором из-под прилавка приторговывали спиртным, столовая "Парижский бар", куда они ходили обедать, и клуб SO36, где в открытую торговали кокаином. В этом клубе однажды состоялось легендарное выступление Einsturzende Neubauten: основным инструментом музыкантов была электродрель, которой они сверили дырки в стене. Поселившись в Берлине, приятели проводили вечера в баре "Джунгли", напиваясь там до посинения, или до рассвета зависали в клубах, или шли в кабаре "Лампы Лютзовера", где Боуи, якобы, назначал(а) романтические свидания транссексуал из Дании Роми Хааг.

Они делали вылазки в живописную сельскую местность Восточной Германии, совершали ежевечерние обходы пивных и гей-баров, пьяному Игги очень нравилось петь караоке песни Фрэнка Синатры, в панк-клубах они прислушивались к призывам радикально настроенной молодежи подорвать Берлинскую Стену. По словам Боуи, тогда к нему вернулась "радость жизни... это было так здорово — почувствовать себя свободным и исцеленным". Он коротко подстригся, отрастил усы и начал одеваться как венгерский гастарбайтер, чтобы иметь возможность свободно ходить по улицам.

Вскоре к нему вернулось желание заниматься музыкой. Поработав в студии под Парижем, а затем в Мюнхене, они перебрались в берлинскую Hansa Tonstudio, в двух шагах от Стены. "20 или 30 метров отделяли студию от Стены, а окна контрольной комнаты выходили прямо на нее, — рассказывал Боуи Шаару Мюррею. — Наверху Стены были башни, в которых сидела вооруженная охрана". Безрадостный ландшафт повернул мысли Боуи в соответствующем направлении.

«Я довел себя до крайнего состояния — эмоционально, психически и физически — но все это растворилось в еще более мрачной атмосфере Берлина. Я вел там довольно спартанскую жизнь, по моим меркам, и старался проникнуться духом этого города, слиться с ним. Это дало хороший толчок для написания нового материала. Я чувствовал себя почти настоящим берлинцем, когда настало время уезжать».

В Ганза-студии они сводили альбом Игги Попа "Идиот", ставший поворотным в его карьере, Боуи был продюсером. Студийные сессии Игги плавно перетекли в запись альбома самого Боуи, с рабочим названием "New Music Night And Day". В сопродюсеры Боуи пригласил Тони Висконти.

***

Работа над альбомом началась в Шато д'Эрувиль под Парижем, и большая часть материала была уже готова, когда в студию прибыл Брайан Ино. В руках у него был синтезатор с джойстиком (позднее Боуи подарили этот АКС синтезатор на день рождения, после того как его друг выкупил синтезатор на аукционе — прим. перев.), а в голове — куча радикальных идей и необычных звуков.

«Брайана не интересует содержание альбома, — рассказывал Боуи NME. — Он человек со специфическим подходом, некоторые из его идей мне очень близки, но другие оказываются выше моего понимания. Он обладает своего рода кибернетическим мышлением, у него вообще очень аналитический подход к искусству, это касается и музыки, и живописи».

Переехав в берлинскую студию, Боуи и Ино начали работать над треками методом мгновенных озарений, будущий альбом, название которого сменилось на "Low", обещал стать головокружительным шедевром изобретательства и экспериментаторства. В альбоме с механическим повторяющимся битом, со странными, но относительно доступными мелодиями на стороне А (мы говорим о виниле) – "Sound And Vision", "Be My Wife", "What In The World", Боуи дал Ино карт-бланш, и вторую сторону они заполнили длинными атмосферными инструментальными композициями, такими как "Warzawa" (трек, в котором Боуи поет на изобретенном им самим языке; на эту песню их вдохновил четырехлетний сынишка Тони Висконти, который сидел в студии возле пианино и нажимал на нем три ноты).

«С самого начала продюсирования "Low" в Берлине, — сказал Боуи, — я решил: «Буду делать, что хочу, и пошли они все…». Песни на первой стороне "Low" были личными, "Always Crashing In The Same Car" и весь этот самоуничижительный бред, но композиции на второй стороне были, скорее, созерцательными, это было отражением того, что я увидел в Восточном Блоке, и я хотел описать, как выживает Западный Берлин, который был чем-то таким, что я не мог выразить словами. Мне хотелось создать треки, которые передали бы атмосферу, и из всех людей, которым я пытался объяснить, что мне нужно, Брайан понимал меня лучше всего».

***

Две рецензии на альбом "Low" были напечатаны рядом в январском номере журнала NME за 1977 год. Йен МакДональд превозносил его "футуристическое панковое звучание... это исключительно современный рок-альбом... Дэвид Боуи достиг совершенства в создании иллюзий... он исчез". В то же время Чарльз Шаар Мюррей критиковал эту запись как бессодержательную, "альбом настолько пустой, что в нем нет даже самой пустоты или вакуума... акт чистой ненависти и деструктивизма... сборник вступлений, которые растворяются в пустоте, когда вы все еще надеетесь, что вот-вот начнется основная часть... звучание пустоты, заключенной в пустоту". Заключительная фраза статьи: «Вопрос: купит ли кто-нибудь этот отстой?»

Когда в сентябре Шаар Мюррей брал у Боуи интервью, он назвал альбом "черной дырой, которая высасывает весь свет из мира, находящегося на грани кататонической шизофрении".

«Вы даже не представляете, насколько вы правы, — согласился Боуи. — Но если вы услышали это в моем альбоме, значит, я достиг того, чего хотел. В нем лишь пара треков, которые не связаны напрямую с моим личным опытом».

Боуи не стал рассказывать о том, что сессии "Low" перемежались судебной тяжбой с его бывшими менеджерами, бракоразводным процессом с Энджи, с которой они давно жили раздельно, и оформлением опекунства над сыном, драками в студии с ее новым бойфрендом и кокаиновыми припадками психоза. Во время одной из встреч с Энджи он почувствовал резкую боль в груди. Как он признавался позднее, он "был на пределе... Я всерьез сомневался, что мой рассудок это выдержит".

К примеру, лирика "Sound And Vision" визуализирует место, куда он рассчитывает попасть после смерти, а лу-ридо-подобная песня "Always Crashing In The Same Car" рассказывает о той берлинской ночи, когда его обманул наркодилер: в припадке ярости Боуи 10 минут на бешеной скорости гнался за ним по подземному паркингу, догнал и врезался в его машину своим Мерседесом... Дэвид пришел в себя от запаха горелой резины, не понимая, что произошло и где он находится.

«У Дэвида был тогда очень трудный период, как в его карьере, так и в личной жизни. — подтверждает Висконти. — И слава богу, что он не пытался скрыть это за маской благополучия».

Вначале в RCA новый альбом Боуи встретили с ужасом, однако, к их удивлению, он стал быстро подниматься в чартах. В итоге "Low" вызвал к жизни множество электронных групп 80-х, его ритмы были взяты на вооружение стадионными рок-группами, он показал путь, в котором пошла музыка после спада волны панка. Боуи завоевал себе уважение у любителей панка, играя на пианино в туре Idiot' 77, в котором Игги, вопреки своим благим намерениям, снова вернулся к кокаину.

***

В июне Боуи был в студии Ганза, чтобы записать следующий, не менее удивительный, альбом Берлинской Трилогии "Heroes".

«Работы над "Heroes" было гораздо больше, чем над "Low", — рассказывал NME в декабре Ино. — Все вещи, кроме "Sons Of The Silent Age", которая была написана заранее, развивались прямо на месте в студии. Все в этом альбоме было записано с первой попытки! Это был абсолютно спонтанный процесс».

Действительно, большая часть лирики в "Heroes" была написана Боуи в процессе пения. Все песни были сконструированы при помощи странной Окольной Стратегии Брайана Ино: по всей студии были разложены карточки, в которых указывалось, каким образом нужно работать с текущим треком («Иди по своим следам», «Проиграй это задом наперед», «Разве эта вещь уже закончена?», «Не нарушай тишину»). «Это было вроде игры, — рассказывал Ино. — Мы делали спонтанные ходы, работая над этим альбомом. Идея была в том, чтобы каждый придерживался Окольной Стратегии. И часто выяснялось, что наши инструкции были полностью противоположными. Например, мне попадалось «Попытайтесь сделать все простым, насколько это возможно», а ему — «Сделаем акцент на несходствах».

«Дэвид впадает в странное состояние, когда он работает, — говорил Ино. — Он ничего не ест. Мне тогда казалось удивительным, что когда мы, два довольно известных человека, шатаясь, приходили домой к 6 утра, он мог разбить в рот сырое яйцо, и фактически это была вся его еда за день. Это была жалкая картина. Мы засыпали прямо за кухонным столом: я над чашкой безвкусных немецких хлопьев, а он с яичным белком, стекающим по его рубашке».

***

"Heroes" ложился на пленку безукоризненно точными мазками, сознание Боуи было трезвым, а 48-часовой блиц-визит гитариста из King Crimson Роберта Фриппа еще больше поднял настроение — в студии они напоминали персонажей из комедий Питера Кука и Дадли Мура. Эвфемизм, придуманный Фриппом для секса («У меня были надежды помахать сегодня вечером своим мечом единения»), буквально уложил их на пол.

«Мы почти непрерывно шутили, — говорил Боуи NME. — Доходило до того, что от смеха мы валялись по полу. Наверное, за все время, что мы провели в студии, 40 минут каждого часа мы плакали от смеха… Фрипп и Ино — это невероятная компания».

Похожая двухсторонней структурой на альбом "Low", однако менее расслоенная, пластинка "Heroes" стала блестящей работой. Там было достаточно юмора, но в то же время явно ощущалось вдохновение, духовный подъем. Боуи сделал уверенный шаг по направлению к своему личному и артистическому освобождению.

«Последние два альбома полностью переопределили мой стиль написания музыки и песен, — говорил Боуи Шаару Мюррею. — Это давно пора было сделать, потому что я устал от традиционных вещей, которые писал раньше. Я сознательно стремился изобрести для себя новый музыкальный язык. Этот альбом для меня — как новый прекрасный мир, в котором я могу творить и экспериментировать, он изменил мой взгляд на вещи и на то, чем я занимаюсь».

В альбоме много замечательных песен: "Beauty And The Beast", где смешалось влияние Kraftwerk и Taking Heads, легкое диско с восточными мотивами "Secret Life Of Arabia", подвальный панк в "Joe The Lion"… но «главным блюдом», конечно, является титульный трек — возвышенный гимн всепобеждающей любви, подходящий как для олимпийцев, так и для киношных боксеров. Боуи рассказывал NME историю создания этой песни: «Каждый день во время перерыва на обед я наблюдал из окна студии за влюбленной парой, которая встречалась неподалеку от Стены. Я размышлял: «Почему из всех мест, существующих в Берлине для встреч, они выбрали скамейку прямо под постом охранников на Стене?» Я подумал, что они, наверное, чувствовали за собой какую-то вину из-за этого романа, и своим героизмом они хотели заслужить отпущение грехов». Много лет спустя выяснилось, что парнем был продюсер Тони Висконти, в то время женатый на Мэри Хопкин, а его подругой бэк-вокалистка Антонина Маасс.

«Это самая сильная песня Боуи, она трогает как ни одна другая», — изливал свои чувства обозреватель NME Энгус МакКиннон. Можно сказать, что к тому моменту Боуиевское берлинское воскрешение состоялось. К этому же периоду относят и третий альбом, вышедший в 1979 году "Lodger"— «остроумный», но разрозненный коллаж стилей, хотя на самом деле Боуи и Ино записали его в Швейцарии и в Нью-Йорке между датами мирового тура Stage. Боуи оставил Берлин позади, его демоны были похоронены навечно под этими мрачными, гулкими улицами.

Его продуктивная работа в этом городе навсегда изменила поп-музыку, но Боуи больше никогда не оглядывался назад. До того момента, пока не появилась "Where Are We Now?", чтобы со щемящей тоской напомнить об этих черно-белых днях гедонизма, о разбитом сердце и героизме. О том, уже далеком, времени, когда он был «ходячим мертвецом».