THE MAN WHO | Josef Winkler | Musikexpress | 07.2002
Интервью с Дэвидом Боуи.
перевод с нем.: Alex
Он продал мир. Он принял много наркотиков. По данным «Эн-эм-и», он – самый влиятельный поп-музыкант всех времен. И он – ужасно забавный.
Дэвид Боуи – о токсогенных провалах в памяти, «традиционных страхах» и... ах, да! Кирлиановской энергии.
Когда человек садится напротив Дэвида Боуи, ему нужна минуточка, чтобы придти в себя. Не важно, сколько фотографий вы видели в течение многих лет; к этим глазам невозможно привыкнуть, и приходится держать себя в руках, чтобы не пялиться на него. И не важно, сколько забавных, добродушных интервью из прежних времен вы читали, все равно вы не готовы к такому объему добродушной забавности, выплескивающейся на вас. С чашечкой чая в руках Боуи плетется из кухонной ниши номера гостиницы «Томпсон» в нью-йоркском художественном квартале СоХо. «Привет, я – Дэвид» (он произносит «Дайвид», все еще с сильным лондонским акцентом, хоть и прожил долгие годы в Штатах); рукопожатие; капризное замечание о шуме движения, доносящемся с улицы; затем он разваливается на диване. «Ну? Тебе понравился мой новый альбом?» Понятное дело. «Ну, тогда мы с тобой поладим.» Боуи смеется. Следующие полчаса он вообще будет много смеяться и хихикать, разыгрывать маленькие диалоги писклявым голосом, иногда производя почти глуповатое впечатление. Он кажется человеком, примирившимся с собой, разграничившим свои владения за 30 лет опыта работы в СМИ, и с удовольствием разыгрывающим шармера внутри этих границ. Работает металлическо-голубой мини-диск-рекодер. «Замечательный цвет!» - хвалит Боуи. Ах, спасибо.
- Это правда, что картина Эриха Хекеля "Roquariol” вдохновила вас с Игги Попом на обложки "Heroes” и "The Idiot”?
- "Heroes” – нет, это был "Junger Mann”, деревянная скульптура Хекеля. А вот «Идиота» мы подсмотрели непосредственно на "Roquariol”е.
- Эта картина была на прошлой неделе украдена из музея «Брюке» в Берлине.
- А! Верно, я слыхал об этом! Когда я жил в Берлине, я всегда думал, что из этого музея запросто можно вынести что угодно. Не было никакой охраны, и картины даже не были приделаны к стенам. Они там ужасно доверяли посетителям. Что, имел ли я какое-то отношение к этому ограблению? Ах... Понятия не имею, что ты имеешь в виду! Ха-ха-ха!
- Ты часто говорил, что время, проведенное в Берлине, было для тебя чем-то вроде терапии. Ты потом не чувствовал когда-нибудь желания снова туда вернуться?
- Это было бы бессмысленно. Невозможно вернуть какой-то период жизни. Я почти 12 лет живу в Нью-Йорке, и он, на свой лад, имеет определенные параллели с Берлином. Своего рода общность, коммуна. Людям здесь принципиально наплевать, знаменит ты, или нет, особенно в даунтауне. В аптауне слегка по-другому; там много туристов. (Пролетарским голосом): «Эй! Дэвид Боуи! А мы из Техаса!», (голосом Боуи): «А! Окей. Пошли на х...» Ха-ха! Берлин был очень вдохновляющим. Весь город – как муза. Нью-Йорк – тоже такой, ты здесь так или иначе получаешь стимул.
- Это правда, что ты здесь ездишь на метро?
- О, да. Хотя после 11-го сентября, честно говоря, не так много. Все здесь ждут еще одного взрыва.
- Ты был на севере штата Нью-Йорк, в одной студии неподалеку от Вудстока, когда это произошло?
- Точно. Но моя жена была здесь. Я увидел по телевизору горящую первую башню и сразу же позвонил, потому что мы живем недалеко от «Уорлд Трейд Центра». Я сказал: «Что за чертовщина творится? Выглядит просто жутко!», а она: «Да, я как раз на кухне, завтрак готовлю» - для нашей бэби Лекси – «и вижу все из окна». И вдруг как закричит: «О боже! Теперь и во вторую башню попало!» В этот момент мне стало ясно, что это нападение. Я сказал: «Позаботься, чтоб вы оттуда выбрались!»
- Ну и что, они выбрались?
- Она промчалась с коляской 15 – 20 кварталов в направлении аптауна и оставалась там три дня у друзей. Я говорил ей – «приезжай в Вудсток», но моя жена всегда рассуждает трезво: «Такого второй раз не произойдет». Что я хочу сказать: «Окей, тогда я приеду», но она была весьма решительна: «Нет-нет. Работай дальше.» Когда я через пять дней приехал в Манхэттен, кругом было прямо какое-то полицейское государство; кругом заслоны. Чтобы попасть на свою улицу, я должен был через них пройти. (Голосом озабоченного полицейского): «Мистер Боуи, вы можете предъявить документы?» «Вы же меня только что по имени назвали!» «Да, но я тем не менее должен видеть ваш паспорт». Моя жена вынуждена была подойти к заслону, протянуть мне через него паспорт, и только тогда я смог пройти. Вот чушь, да? (Смеется.) Люди в этом городе сами себя поймали, они вообще круты на ловлю. Но в их глазах виден страх.
- А как ты относишься ко всему этому патриотическому шум-буруму?
- А! Он мне совсем не по душе. Очень неприятно.
- Но ты ведь играл на «Концерте для Нью-Йорка».
- Из всех британцев, которые в конце концов выступили, я - единственный, кто живет в Нью-Йорке. Так что, само собой, сразу же зазвонил телефон: «Мы тут делаем такой концерт...» Ха-ха.
- Так что ты был практически принужден выступить?
- Я мог бы и отказаться. Но это было бы некрасиво. Неприлично. Кроме того, на прогулках я часто проходил мимо пожарной заставы на углу, и эти парни всегда играли с Лекси. Они потеряли семь человек. Так что все это имело и личный оттенок. Организаторы хотели, чтобы я открыл концерт "Heroes”. Я сказал: «Слушайте, эта песня - про двух алкашей у Берлинской стены. Что общего?» И тогда я начал с «Америки» Пола Саймона, в которой говорится о том, как человек впервые открывает для себя Америку. "Heroes” хороша для подъема морали, но «Америка», со своей вселяющей неуверенность атмосферой, по чувству подходила больше, с моей точки зрения.
- Может ли такое быть, что твой новый альбом "Heathen” содержит две самые попсовые Боуи-песни со времен, скажем, "Modern Love”?
- Одна – "Everyone Says Hi”, а вторая?
- "Better Future” с этой ее партией клавишных из "Walking Back To Happiness”...
- Она – дело рук Тони Висконти! Я ему передам! (смеется). Да, песня попсовая. Но текст "Better Future” – это ультиматум Богу. Я хотел на этом альбоме взяться за весомые темы и выпарить их до человеческого объема. Попытка поставить духовные вопросы легко может обернутся помпезностью; щекотливое положение. Но я хотел поговорить именно о таких вещах.
- Одна из тем – это страх.
- Страх. Изоляция. Потерянность. Эти темы проходят сквозь всю мою работу. Я, в общем-то, на каждом альбоме так или иначе их затрагивал. Я по-прежнему все в том же духовном поиске. Перед началом работы над новым альбомом я снова обстоятельно занимался этими темами, и подумал: «Я их, тем временем, должно быть, совершенно исчерпал!» Но потом я вспоминаю о своих любимых писателях, которые вечно роются в этом, по сути, очень маленьком коробе тем. К ним всегда подходишь с другой точки зрения, из другой перспективы, находишь новые аспекты. Это моя профессия.
- О текстах твоего предыдущего альбома "hours…” ты сказал, что они – чистейший вымысел, и ты – просто актер, чья работа – наполнить их чувством.
- Да, но новый альбом – очень личный. Думаю, тексты "Heathen” очень хорошо показывают, что творится у меня в голове.
- Что у тебя за страхи?
- Да не слишком отличающиеся от любых других. То, что я не понимаю, зачем мы здесь. То, что я не знаю, куда мы идем. То, что невозможно разнять Гуччи и Армани. Важные вопросы, то есть (смеется). Думаю, страх одиночества очень силен во мне. И беспокойство о своей семье - больше чего-либо другого. Так что – очень традиционные страхи.
- Мне бывает трудно узнать себя на старых фотографиях, а какие же проблемы с этим у тебя как у «Хамелеона»?
- (Смеется). Мне часто трудно бывает вспомнить, что творилось в голове у этой личности, которую я вижу перед собой. Могу приблизительно вспомнить, как себя чувствовал, когда мне было 24 – 25. Помню, в каком я от всего был воодушевлении. Очень-очень нелегко восстановить тот период, когда я принимал наркотики. Ужасно трудно вспомнить, что я тогда чувствовал. Где-то в 80-х моя память восстановилась, я постепенно пришел в себя. Припоминаю, что это было потрясающе – снова жить. Но и очень больно. В середине 80-х я был чудовищно неудовлетворен. Как художник, и в личной жизни – просто ничего не клеилось. Помню, как я был разочарован, и как потом вдруг – в 1989 – 90-м – все вдруг стало снова получаться; словно новое начало. В 1990-м я встретил и свою жену. Моя музыка изменилась, появились «Тин Машин»... Все стало хорошо. И с тех пор становится лучше и лучше.
- Ты как-то сравнил свою память со швейцарским сыром.
- (Смеется.) Верно. Самая ужасная часть его, правда, приходится на вторую половину 70-х.
- Когда ты сделал свои самые важные альбомы.
- Да, но интересно, что на самой записи я был чист. Это было где-то в 76 – 77-м... Период "Low”... Я так ужасно запоминаю даты. В то время я очень старался «слезть». Когда мы закончили, я снова подсел на это дело, но во время самой записи я действительно хотел быть «чистым», потому что я работал с Брайаном Ино и знал, что он очень сильно настроен против наркотиков. И я подумал, что это хороший повод попытаться [бросить]. Джим [Остерберг, или Игги Поп, с которым Боуи жил в Берлине] и я отчаянно пытались слезть. То, что нам в этом могут помочь профессионально, в голову тогда не приходило. Мы знали только, что можем прописаться в дорогущую клинику в Лос-Анджелесе, чтобы стать здоровыми. Так что мы друг друга трескали по рукам, типа: «Тебе сегодня не надо, Джим! Прекрати! Отойди от телефона!» (смеется). В таком роде.
- Какую-нибудь забавную и какую-ниубудь не очень забавную наркоисторию?
- Ох... (смеется). Все забавные наркоистории сильно перевешиваются не очень забавными. Хмм. (Ухмыляется.) Я думаю, самая забавная... Окей. Вот одна хорошая история, которая мне как раз вспомнилась. Когда я жил в Лос-Анджелесе, я поддерживал контакт с одной профессоршей из UCLA [Лос-Анджелесский Калифорнийский Университет], Телмой Мосс. Она изучала действие кирлиановской энергии и разработала вместе со своими студентами замечательную кирлиановскую камеру.
- Кирлиановской энергии?
- Это энергия, окружающая наще существо, электрические импульсы, посылаемые телом и предметами. Первыми фотографии этих импульсов сделали русские, а ЮКЛА учредил исследовательский фонд, и профессор Мосс разработала потрясающую камеру. Я раздобыл себе одну такую камеру, и был просто вне себя: я фотографировал распятия. И наркотики. Я хотел видеть их энергию. Невероятно. И вот Мосс пригласила меня в свой институт, поскольку специально для меня сконструировала одну камеру. А у меня совершенно крыша поехала. И по дороге домой я пропустил свой поворот (хихикает) и ехал, и ехал, и ехал – вплоть до СИЭТЛА! (Бесшумно хохочет). Я, конечно, время от времени заправлялся, но мне как-то не приходило в голову, что от Универа до меня было примерно 15 минут езды.
- И каких субстанций это было действие?
- Комбинация кокаина и спида. Я не спал несколько дней и просто... Я имею в виду, я не мог как следует видеть улицу, совсем был не в себе. В Сиэтле до меня дошло, что происходит. Я прописался в номер, а на следующий день поехал обратно. Я очень всполошился. Совсем никуда, такие вещи. Но в ретроспективе забавно. (Пауза, кокетливо улыбаясь): или, может, нет?
- Конечно, конечно.
- Менее забавные истории не забавны совершенно. Я бы лучше не стал... Там еще и мертвецы были. Действительно, не слишком весело. Всякие жутковатые вещи происходили. Совсем не смешно (вымученно ухмыляется и скрипит зубами). В большинстве своем такие вещи бессознательно стираются из памяти.
- Ты не работаешь над тем, чтобы заделать провалы в памяти? Ради автобиографии, например?
- (Решительно.) Абсолютно никаких шансов! Нет-нет. В последние годы я много писал – эссе для журналов и газет. Мне это доставило удовольствие, и я думаю, что напишу когда-нибудь что-то более основательное, только ни в коем случае не автобиографию.
- Совсем не интересно рассказать, «как это было на самом деле»?
- Я для этого слишком занят (смеется). И, если честно, я не верю, что это кому-то нужно. На сегодняшний день достаточно биографий. Как-то один продюсер сообразил, как дешево продюсируются биографии, и с тех пор они идут денно и нощно по всем каналам. Как сказал [медиа-философ] Бодрийар [Baudrillard] в своей книге "The Illusion Of The End” («Иллюзия конца») – скоро не будет никакого прошлого. Мы его исчерпали.
- Потому что все уже без конца пережевано?
- Вот именно. Люди все меньше чувствуют прошлое и будущее. Нас втягивает в этакое индустриализированное «сейчас». Хотим мы того, или нет, но мы станем такими озападненными буддистами! (Смеется; обращаясь к человеку из пластиночной фирмы, который пришел, чтобы непреклонно и собственноручно выключить замечательный металлическо-голубой мини-диск-рекодер): Ну, как тебе это нравится? «Индустриализированное ‘’сейчас’’»? Подумай об этом! Ха-ха-ха!
| |
Category: 2001 – 2002 | Added by: nightspell (22.12.2010) | Russian translation:: Alex | |
Views: 1111 |
Total comments: 0 | |
Only registered users can add comments. [ Registration | Login ]
© Копирование любых пресс-материалов сайта разрешается только в частных, некоммерческих целях, при обязательном условии указания источника и автора перевода.
INDEX
LINKS & REFERENCES
DAVID BOWIE. com
BOWIE WONDERWORLD
David Bowie Is
davidbowienews.com
thinwhiteduke.net
Illustrated DB Discography
BOWIE GOLDEN YEARS
BASSMAN'S DAVID BOWIE PAGE
TEENAGE WILDLIFE
ZIGGY STARDUST COMPANION
THE YEAR OF THE DIAMOND DOGS
BOWIE DOWNUNDER
HELDEN
BOWIE STATION
Wikipedia
MANOFMUSIC
IconicLicensing
MorrisonHotel Gallery
BlenderGallery
Artsy
SnapGalleries
Analogue Gallery
Rockarchive
Rock Paper Photo
IconicPix Music Archive
PhotoShelter
GettyImages
RexFeatures
APA-PictureDesk
TT Nyhetsbyran
News Licensing
TopFoto
Imago-Images
ProfiMedia
MirrorPix
fanpop
pinterest
BOWIE WONDERWORLD
David Bowie Is
davidbowienews.com
thinwhiteduke.net
Illustrated DB Discography
BOWIE GOLDEN YEARS
BASSMAN'S DAVID BOWIE PAGE
TEENAGE WILDLIFE
ZIGGY STARDUST COMPANION
THE YEAR OF THE DIAMOND DOGS
BOWIE DOWNUNDER
HELDEN
BOWIE STATION
Wikipedia
MANOFMUSIC
IconicLicensing
MorrisonHotel Gallery
BlenderGallery
Artsy
SnapGalleries
Analogue Gallery
Rockarchive
Rock Paper Photo
IconicPix Music Archive
PhotoShelter
GettyImages
RexFeatures
APA-PictureDesk
TT Nyhetsbyran
News Licensing
TopFoto
Imago-Images
ProfiMedia
MirrorPix
fanpop