TURN AND FACE THE STRANGE | Timothy White | Crawdaddy Magazine | February 1978
In English: bassman перевод: nightspell
редактор: holloweenjack
Семь дней в Нью-Йорке почти непрерывно идёт дождь. Мерзкий блеск сияет на всех открытых поверхностях, а тонкие струйки холода проскальзывают в любую щель между бетоном и сталью, одеждой и кожей, костями и нервами.
Невыносимо смотреть вверх. Гнилое облачное небо Нью-Йорка зажато в тисках его клыков-небоскрёбов. А вид внизу не намного лучше, обычно невыразительная уличная массовка теперь раздражена и агрессивна. Скверная погода не щадит, и неизбежно старые нарывы выходят наружу гноем отчаяния и буйства.
Наконец, этим свежим утром солнце пробилось сквозь разжавшиеся нью-йоркские челюсти. Оценивая последствия с высоты своего "люкса” в элегантном манхэттэнском Мэйфэйр Хауз, даже приунывший Дэвид Боуи вынужден признать, что произошла разительная перемена.
«Да, - вздыхает он тяжело, читая вслух первую страницу дневного выпуска "Нью-Йорк Пост”, - первое, что я здесь вижу: ‘Двое мужчин застрелили друг друга и женщину-свидетеля - из одного и того же револьвера’ - в метро. Сегодня - это самая абсурдная ситуация. - Он поднимает глаза. – По-моему, люди перестали пытаться бороться с насилием много лет назад. Вот почему оно так активно взялось за них».
Свернувшись на красной бархатной кушетке, Боуи с нетерпением и отвращением просматривает газету дальше, иногда прерываясь, чтобы прикоснуться двумя женственными пальцами к золотому кресту, угнездившемуся у основания его стройной шеи. Довольно. Он поднимается, двигаясь с призрачной грацией к полуоткрытому окну. Тени туч скользят по его тонкому худому лицу, пока он всматривается в желтизну и сумрак. Вид явно тревожит его, и он осторожно отступает в складки штор.
«Всегда было так просто, особенно в этом городе - иметь возможность стоять у окна, прямо как сейчас, и наблюдать за всем отсюда, - говорит он с издевкой.- Для этого город и был построен. Если ты не внизу, то твоя перспектива всегда на этом уровне, всегда наблюдаешь за чьей-то жизнью, чем-то, что не должно тебя касаться, - но ты всё же смотришь. Дело не только в погоде. Само устройство города предполагает, что насилие станет уличным театром. Это случилось в Америке, а сейчас точно так же угрожает Европе. Городская жизнь и Нью-Йорк меня приводят в полное и абсолютное замешательство», - жалуется Боуи. Он бесшумно возвращается на кушетку, его тонкие пальцы оплетают лицо, изображая детскую безутешность. «Я хотел бы… (раздаётся громкий звук сирены)… Что это ?! – вопрошает Боуи, вдруг замерев, а потом резко повернувшись.- Этот звук снаружи - так было прошлой ночью!» [в оригинале это, кстати, звучит почти в рифму: that sound outside - that happened last night] Он тревожно вслушивается в дикий резкий вой, раздающийся с улицы. Широко открытые глаза устремлены в направлении окна. Он отрешенно шепчет, одновременно испуганный и завороженный:
«Я видел невероятную аварию прошлой ночью, потрясающую аварию. Две машины сцепились "домиком” посреди дороги там внизу, водители вывешивались из окон…» «Это ужасный звук! - стонет он, кидаясь к стеклу посмотреть.- Это полицейская машина с испорченной сиреной. Полицейская машина… с испорченной…»
Он дрожит и кружится - ходячая часовая бомба, говоряще-тикающая сквозь свой дурман.
«Я услышал аварию прошлой ночью, - говорит Боуи, - я был здесь наверху, читал, и успел увидеть самый конец. Аварии, которые там случаются, слышно очень хорошо, потому что их звук резонирует от зданий. И я посмотрел, и увидел этот "домик” с крутящимися колёсами, и руками и ногами, торчащими наружу. Я смотрел несколько минут».
Опять оказавшись у кушетки, он вдруг судорожно напрягается и садится с чрезмерной осторожностью, как будто сделан из стекловолокна. Несмотря на еще неокончательно сошедший загар, Боуи кажется достаточно хрупким, чтобы разбиться о диванную подушку.
То, что его кожа, в прошлом такая прозрачная, что можно было видеть ток крови под ней, теперь не выглядит столь бледной - огромное облегчение. И всё же, его скромное одеяние - бежевый с V-образным вырезом свитер, джинсы-дудочки и зелёные башмаки - подчёркивает облик одной из самых болезненных фигур в роке. Не считая следов пудры, нет ничего что напоминало бы его привычный театральный вид. Пропали блеск на губах, мрачные тени на веках и отрепетированные ужимки. Его волосы, аккуратно и строго подстриженные, как у школьника, пройдя все оттенки меди, стали невинно-белокурыми.
Однако когда он стремится скрыть своё волнение за сталактитовой улыбкой, а освещающий замшево-серебристую комнату свет попадает в алмазную неподвижность его парализованного левого зрачка (повреждённого в детской драке), он - вылитый Тэб Хантер в роли вампира. Но эти странности появляются неожиданно и помимо его воли - нигде и в помине нет признаков жутковатых альтер-эго поры его зенита. Человек, Который Продал Мир, Аладдин Сэйн, Зигги Стардаст и клон Вероники Лэйк с обложки Hunky Dory, или зловещий Худой Белый Герцог, смевший "бросать дротики в глаза влюблённых”.
Я почувствовал, как электричество в воздухе, издав щелчок, исчезло. Уникальный, знаменитый хамелеон, почесавший свои голые лодыжки, кладя их на кофейный столик, превратился в обыкновенного человека. Он мог бы смешаться с толпой. Возможно, впервые в своей богатой образами карьере, Дэвид Боуи опустошён.
Оскал улыбки сменяется странным, загадочным смехом.
«Видишь, отчего я такой, - выдаёт он, кивая на раздуваемые ветром шторы. - Это результат того, что там происходит. Что творится в мире? Хотел бы я читать проповеди, но в них так мало проку. Я лучше облачу их в персонаж. Когда у меня нет персонажа для игры, я остаюсь совершенно безучастен к тому, что происходит вокруг. Но совсем недавно мои персонажи набросились на меня».
Остатки загара стекли с его щёк, как будто кто-то выдернул пробку:
«Не удивительно, что я думал, что нанёс своему рассудку непоправимый вред».
* * *
Больше двух лет назад появились слухи. Одни - грязные, другие - тревожные, большей частью исходившие из роскошных лос-анджелесских темниц, где их творческие, но нестойкие обитатели прятались, когда всё знакомое и привычное вдруг начинало… болезненно раздражать. Полигон паранойи - Бель-Эйр - богатый пригород, где Брайан Уилсон десятилетие скрывался под покрывалом кровати.
Дэвид Боуи оставил своё нью-йоркское жильё и сбежал в Лос-Анджелес весной 1975-го. Он был в состоянии потрясения от жарких судебных баталий, сопровождавших его разрыв с бывшим менеджером Тони ДеФризом и манхэттэнским офисом компании МэйнМэн (которая в своё время забросила его на звёздную орбиту), и ощущал необходимость "перемен”. Оказавшись в L.A., Боуи курсировал из дома в дом в пределах Голливуда, иногда останавливаясь у Гленна Хьюза (одно время бывшего басистом Deep Purple), а позже - переселившись к своему новому (злосчастному) "бизнес-консультанту” Майклу Липпману, прежде чем уехать на три месяца в Нью-Мехико - сниматься в неровном научно-фантастическом фильме Ника Роуга "Человек, который упал на Землю”. Появившись вскоре после этого в студии "Чироки” в Голливуде для записи своего альбома Station To Station, Боуи был, по словам Липпмана, «в крайне нестабильном психическом состоянии».
«Именно это было причиной разрыва наших отношений», - жалуется сейчас Липпман, утверждая, что Боуи был «слегка введён в заблуждение». Когда ему надоело его временное проживание, Дэвид арендовал пристанище в Бель-Эйр. Липпман говорит, что, после того, как он четыре года был знаком с Боуи и являлся его представителем, они прекратили своё сотрудничество прямо перед рождеством 1975-го. «После этого, - вспоминает адвокат, - я видел его лишь однажды - в Париже (осенью 1976-го), когда, на мой взгляд, несомненно, ему было хуже некуда [at his lowest ebb]. Он записывал Low (первый совместный альбом с Брайаном Ино) и у него было явное нервное расстройство».
Липпман отказывается обсуждать обстоятельства, ускорившие их разрыв, но его воспоминания искренни и проникнуты вполне убедительно выглядящим состраданием.
«Большую часть своего времени я проводил, занимаясь с ним поздно ночью, - говорит Липпман, - В основном дела шли хорошо, но за неделю до рождества я совсем не мог общаться с ним. Я помню его откровенно неадекватное поведение, когда я был вообще отрезан от него. Он просто не выходил из дома - того, что он арендовал в Бель-Эйр. По моим наблюдениям, он был переутомлён и находился под большим давлением... и был не в состоянии признать очевидные факты. Это проявлялось у него в уходе от всех контактов.
..Он жил в моём доме в период "Человека, который упал на Землю” и Station To Station, и рисовал тогда много картин. Их сюжеты были ясны ему, но никому другому. Моя жена и он были хорошими друзьями и постоянно обсуждали его манифестации и его сны (или кошмары). Я держался от этого подальше. Как-то раз мы дали ему в подарок золотой крест; ещё он попросил мезузу для своей комнаты, потому что возродился и обрёл веру, и решил, что с этим он будет в большей безопасности. [Мезуза - пергаменный свиток в металлическом или деревянном футляре, прикрепленный к косякам дверей еврейского дома, охраняет еврейский дом вместе со всем, что в нем есть, и всеми, кто в нем живет]
..Наш разрыв стал полной неожиданностью. Он может быть самым очаровательным и дружелюбным и, в то же время, очень холодным и эгоцентричным».
Поскольку Липпман был связан с Боуи в период формирования образа Худого Белого Герцога на тематике Station To Station, я сказал ему, как Боуи сам описывал эту фигуру: "очень арийский, фашистского типа; претендует на романтика - совершенно лишён эмоций, но много рассуждает о нео-романтизме”.
«Дэвид Боуи мог бы сказать это о себе, - заявляет Липпман, - одно время он и был этим человеком. Он доводил себя до этого - терял свою личность в создаваемых им персонажах. Был момент, когда ему казалось, что Зигги Стардаст занял место Дэвида Боуи; и он боялся, что Худой Белый Герцог сделал то же.
..Дэвид говорил мне о безумии много раз. Он считал, что в его семье существует предрасположенность к безумию, и не хотел, чтобы это завладело его жизнью. Он боялся, что где-то внутри него есть эта наследственность. И это очень даже возможно».
* * *
«Мои ближайшие родственники - это моя мать, отец, сводный брат и сводная сестра, которую я не очень хорошо знаю, - начинает Боуи, проявив интерес к вопросу, - Она, моя сводная сестра, уехала в Египет, и я ничего не слышал о ней или от неё лет с 14-ти.
..Я знаю, что безумие не редкость в моей семье. Многие лечебные заведения периодически принимают её членов, по большей части это происходит из-за неудачного опыта, одиночества, боязни людей. Трое-четверо - в больницах, кто-то из них умер; одного нашли бродящим по улицам, после того, как он пропадал какое-то время. Таковы мои тётки и мои сводный брат Терри, который до сих пор в больнице, находится там, около 14-ти лет.
..Я старался разобраться в этом для себя, чтобы предотвратить, - осторожно уточняет он, - Я думаю, не будь я художником или музыкантом, то после некоторых моих рискованных приключений, мог бы оказаться в подобном положении. Думаю, я подавлял бы многие из тех странных мыслей или видений, что приходили мне в голову. Именно это и произошло с моими родственниками, особенно - с моим братом. Сначала это не пугало меня - лишь много позже. Я стал очень замкнутым ближе к концу школы, которую я бросил в 16. В этот период я всё своё свободное время проводил за книгами, какие только мог достать, большинство из них, на самом деле - по совету моего брата. Так я начал создавать свой вымышленный мир, который мог населять своими собственными персонажами и образами. Здесь корни того, что произошло дальше».
«Могу предположить, - сказал я ему, - что пришло время, когда тебе стало неуютно от своих собственных мыслей».
«Впервые я почувствовал себя неуютно от "Превращения” Кафки, - вспоминает он с невесёлой улыбкой. - Я видел это как наяву в своих кошмарах - буквальное воспроизведение того, о чём он писал: огромные жуки, летающие и лежащие на спинах [изображает, как отвратительно корчатся насекомые] и прочие жуткие сны. Я видел, как становлюсь чем-то неузнаваемым, монстром. Если у тебя богатое воображение, то это сражает наповал и оставляет множество чётких впечатлений, неизгладимых образов, таинственных уголков, закоулков и щелей, полных теней, что будет преследовать тебя всю твою жизнь».
Когда, спросил я, он понял, что с его сводным братом Терри что-то не так?
«Когда он ужасно много плакал в том возрасте, когда, как мне было известно, взрослые обычно этого не делают. Когда он вернулся со службы в военно-воздушных силах Великобритании [RAF], ему было чуть за 20, а мне - около 10. Он всё время выглядел несчастным. Нам говорили, что в школе он проявлял исключительные умственные способности. Когда он дошёл до почти вегетативного состояния - не мог говорить, читать, что-либо делать - ему начали оказывать психиатрическую помощь, а потом мы потеряли его на несколько лет. Он пропал, а нашли мы его уже в больнице. Я никогда не мог достучаться до него, узнать, что с ним на самом деле. Наверное, никто не мог.
..По природе я был очень застенчивым и считался тихим мальчиком. Когда вокруг было много людей, я чувствовал себя совершенно скованным. И от этого мне было ужасно неудобно, досадно, обидно, что я не могу быть более открытым. Я сделал настоящий прорыв, выйдя на сцену с саксофоном, а потом - бесчисленное множество других способов - я пробовал всё».
«Мне часто казалось, что ты менял свою внешность, - сказал я, - потому что тебе не нравилось, как ты выглядел на самом деле. Ты не нравился себе».
«О, разумеется, в этом-то вся суть! - объявляет он. - Дело было ещё в том, что вначале у меня просто не хватало смелости петь свои песни на сцене, а больше никто их не пел.
..Я решил делать это под маской, так мне вроде не придётся проходить через это унижение - выходить на сцену и быть собой. И я стал одержим этим. Я продолжал создавать персонажей в комплекте с их личностями и окружением. Я брал их с собой на интервью. Чем быть собой, что, я думал, для всех будет невероятно скучно, я брал Зигги или АладдинСэйна, или Худого Белого Герцога. Делать это было очень непривычно, странно».
«Интервьюируй я тебя тогда, - сказал я ему, - я был бы крайне напуган».
«Это я, - причитает он, - я до смерти боялся многих своих персонажей, особенно было страшно читать про них. Зигги делал ужасные вещи. Он был сочетанием архетипа примадонны и рок-мессии. Это присутствует во многих моих персонажах - высокомерие и гипер-высокая самооценка. Я хотел, чтобы они подняли мою заниженную самооценку, которую я так мечтал развить в своей реальной личности.
..Прошло два года с тех пор, как я жил с кокаином и всем прочим в заточении в Лос-Анджелесе. Я был совершенно неуправляем и часами разговаривал с двумя людьми, которые были либо напуганы, либо утомлены тем, что я им говорил. Я никогда не выходил из этой большой комнаты, и всё приходило ко мне: еда, и молоко, и люди».
«Некоторым из этих людей ты говорил, что хочешь ’править миром’», - напомнил я ему.
«Я абсолютно искренне верил во всё, что думал и говорил в то время. Если вспомнить, значительная часть этого была невероятно безумным бредом очень больной, подорванной психики. Конечно - расстройство личности - следствие тех опытов, о которых я говорил. Я путал себя с образами и персонажами, с которыми, как я обнаружил, я жил вместе – наяву видел их у себя дома. Все это в сочетании с полутора годами довольно тяжёлых наркотиков.
Мне угрожали мои собственные персонажи. Мне казалось, что они приходят ко мне, улыбаются мне [его лицо лихорадочно краснеет] и говорят: ‘Мы полностью завладеем тобой!’. Я думал: ‘Вот и всё.
Терри, я скоро присоединюсь к тебе’».
«В своих действиях ты был во многом похож на Томми - раздавленного одиночеством космического путешественника, ставшего узником, которого ты играл в " Человеке, который упал на Землю”».
«В этом смысле я был поразительно похож на него! - соглашается Боуи. - Обстановка была точно такой же! Например, я говорил: ‘Сегодня я хочу делать скульптуры’, я заказывал всевозможные материалы, их приносили, и я сооружал кучу невероятных вещей в гостиной рядом с телевизором. Это было в Бель-Эйр, старом добром Бель-Эйр.
Понадобился друг, чьё имя я не назову, чтобы сказать мне наконец, что я слишком далеко зашёл. Это не было моим собственным решением. Я устроил этому человеку настоящий ад на добрых полтора года; я удивлён, что этот человек продержался так долго и терпел всё то дерьмо, которое всем от меня доставалось. Однажды зимой, за три дня до рождества 1975-го, этот друг притащил меня к зеркалу и сказал: ‘Посмотри на нас обоих. Если ты будешь продолжать в том же духе, как сейчас, ты больше уже никогда меня не увидишь. Ты не стоишь таких усилий’».
Получив встряску, говорит Боуи, он сбежал на Ямайку, чтобы прийти в себя, но, в итоге, опять появился с туром "Station To Station” в образе Худого Белого Герцога.
«Он был самым жутким из всех, - морщится Боуи, - потому что был результатом всех тех лет накопления персонажей. Он был просто людоедом. Я не видел Англию несколько лет, а когда вернулся туда (на европейском этапе тура) обнаружил, что взял с собой в Англию персонаж, который олицетворял всё то, что, по всей видимости, может там произойти. Я увидел Национальный Фронт, и для меня было ясно - это нацистская партия в Англии. Было ли это хорошо или нет - то, что я сделал - я не знаю. Мне кажется, это было хорошо: лучший способ борьбы с силой зла - это карикатура на неё».
Но как же быть с тем, что в этом случае сила зла находится внутри самого себя? Это не стоит учитывать? У Дэвида Боуи нет ответа.
«Герцог был последним персонажем, - вздыхает он, - я решил, что мне просто надо было видеть то, о чём я пишу. Если я и дальше собираюсь писать о том же, о чём раньше - что, как я думаю, было описанием наблюдений за тем окружением, в котором я оказывался - мне нужно создать новый стиль, куда не смогли бы проникнуть все эти персонажи.
И, когда я понял, что для этого мне понадобится помощь, я связался с Ино».
Результатом чего явился весьма импрессионистский Low, вышедший в январе 1977-го и новый, более песенный - "Heroes”, записанный в Западном Берлине. Ожидается третья совместная работа.
Однако, чертой, проходящей через все инкарнации Боуи, отодвигая на второй план все их прочие особенности, была андрогинность, в различных её формах.
Эта публичная демонстрация тоже доставила ему немало переживаний, но не из-за каких-то личных комплексов. Скорее, его стесняет незатухающий интерес к вопросу: Правда ли он бисексуал?
«Ну конечно же, - твёрдо признаёт он теперь, - Я и не стал бы этого отрицать. Но я из принципа не могу выступать на стороне какой-либо группы людей. Я не человек группы; мне не нравятся группы геев, мне не нравятся группы "нормальных”. Я никогда не напрягался по вопросу сексуальных отношений, в этом смысле мне очень повезло - это никогда меня не смущало.
Интересная вещь произошла с бисексуальной ситуацией. Это было просто частью моей жизни. Мне льстит, что некоторые люди считают, что это оказало какое-то полезное влияние. Персонально для себя я считаю это обузой, потому что из-за этого ушло много времени, прежде чем моя музыка была услышана так, как я хотел, что было несчастьем для меня, как для артиста, на глубоко личном уровне.
..Главное, что касается моих сочинений и персонажей - человек, меньше всего понимающий в том, что я сделал - это я, я сам. Не думаю, что когда-либо вообще я мог бы разобраться во всём этом».
Как любопытно, однако, встретить того, кто искренне не может объяснить, кто он есть. Я размышлял над тем, что он заявил раньше, что лучший способ борьбы с силой зла – сделать из него карикатуру, когда заметил, как он опять прикасается к своему кресту. Мне пришло в голову, что подвеска в точности соответствует тому описанию, что дал Майкл Липпман своему подарку.
«Ты всегда носил крест?» - спросил я.
«Нет, - тихо говорит Боуи, - я стал носить его только пару лет назад. Это произошло в тот самый лос-анджелесский период. Я просто решил, что был порядочным безбожником несколько лет. Ничего такого - просто вера, или назовём это естественной силой. Или Богом? Да, конечно. В лучшем случае - это прохладные отношения, но, думаю, они определённо есть. Это стало составной частью моего нового позитивного настроя, выраженного в стремлении восстановить мою собственную идентичность ради самого себя - ради своего рассудка. И ради моего сына.
..Это часть схождения с высокой горы лжи [fabrication], - продолжает он с воодушевлением, - По пути вниз я взял некоторые атрибуты реальности, чтобы постараться стабилизировать свою личность.
Мою реальную личность».
Его глаза затуманились, и он взглянул, как растерянный ребёнок:
«Ведь должна же она всё ещё оставаться где-то там внутри».
| |
Category: 1976 – 1979 | Added by: nightspell (21.12.2010) | Russian translation:: nightspell | |
Views: 1392 |
Total comments: 0 | |
Only registered users can add comments. [ Registration | Login ]
© Копирование любых пресс-материалов сайта разрешается только в частных, некоммерческих целях, при обязательном условии указания источника и автора перевода.
INDEX
LINKS & REFERENCES
DAVID BOWIE. com
BOWIE WONDERWORLD
David Bowie Is
davidbowienews.com
thinwhiteduke.net
Illustrated DB Discography
BOWIE GOLDEN YEARS
BASSMAN'S DAVID BOWIE PAGE
TEENAGE WILDLIFE
ZIGGY STARDUST COMPANION
THE YEAR OF THE DIAMOND DOGS
BOWIE DOWNUNDER
HELDEN
BOWIE STATION
Wikipedia
MANOFMUSIC
IconicLicensing
MorrisonHotel Gallery
BlenderGallery
Artsy
SnapGalleries
Analogue Gallery
Rockarchive
Rock Paper Photo
IconicPix Music Archive
PhotoShelter
GettyImages
RexFeatures
APA-PictureDesk
TT Nyhetsbyran
News Licensing
TopFoto
Imago-Images
ProfiMedia
MirrorPix
fanpop
pinterest
BOWIE WONDERWORLD
David Bowie Is
davidbowienews.com
thinwhiteduke.net
Illustrated DB Discography
BOWIE GOLDEN YEARS
BASSMAN'S DAVID BOWIE PAGE
TEENAGE WILDLIFE
ZIGGY STARDUST COMPANION
THE YEAR OF THE DIAMOND DOGS
BOWIE DOWNUNDER
HELDEN
BOWIE STATION
Wikipedia
MANOFMUSIC
IconicLicensing
MorrisonHotel Gallery
BlenderGallery
Artsy
SnapGalleries
Analogue Gallery
Rockarchive
Rock Paper Photo
IconicPix Music Archive
PhotoShelter
GettyImages
RexFeatures
APA-PictureDesk
TT Nyhetsbyran
News Licensing
TopFoto
Imago-Images
ProfiMedia
MirrorPix
fanpop