Джефф МакКормак с детских лет дружил с Дэвидом Джонсом (позднее более известным миру как Дэвид Боуи). В 1973 году, много лет спустя после их первой встречи в квартире МакКормака раздался звонок, навсегда изменивший его жизнь. Присоединившись к гастрольному турне Боуи в качестве бэк-вокалиста, перкуссиониста, а иногда и танцора, в течение нескольких последующих лет он играл значимую роль в антураже Боуи как в личном, так и профессиональном плане.

Недавно Джефф написал книгу, где поведал о своих странствиях по миру на пароходах и поездах в компании Боуи. В то время МакКормак выступал в качестве бэк-вокалиста, подпевая многим из ставших самыми популярными песен Боуи. "From Station To Station: Travels With Bowie, 1973-1976” – потрясающе интересный документ, в котором устами очевидца рассказывается о трех годах из жизни одной из самых больших мировых рок-звезд. 

 

Может быть, я спел кое-что на Hunky Dory, но мое имя там не упоминается. Я кое-что записал на Aladdin Sane, Diamond Dogs и на шести последующих альбомах. Так или иначе, в 73-м я все еще работал в компании Construction News, которая занималась продажей мест для рекламных объявлений. Но до этого я работал в Лондоне с Эмперером Роско, ди-джеем на радио. Я пел его рекламные песенки и путешествовал с ним, когда у него были радио-туры, в качестве роади.

Дэвид жил в том же городе, что и моя мама, так что мы не теряли друг друга из вида. Моя тогдашняя подружка работала в магазине модной одежды в Лондоне, и она приносила оттуда кучу шмоток для Энджи и Дэвида. Все те маленькие курточки, которые носили Дэвид и его группа, все эти облегающие нейлоновые курточки на молнии – все они на самом деле были из того магазина, где она работала. И вот однажды Дэвид позвонил мне в офис. Он хотел расширить состав своей группы, и ему требовались бэк-вокалисты. Он просто сказал: «Ты едешь в Америку».

Мы дружили с Дэвидом с самого детства, с семи лет. Мы вместе были в церковном хоре, в школе, в бой-скаутах, сидели вокруг костра, распевая песни, а потом спали под звездами. Мы тогда совершенно не предполагали, что нам доведется спать под другими небесами с совершенно другими звездами (смеется).

 

Я был бэк-вокалистом и перкуссионистом. Он также пригласил своего приятеля Хатча из группы Feathers, с которой он работал еще в 60-е. Хатч играл на ритм-гитаре и тоже был бэк-вокалистом. Мы тогда были в некотором роде на подхвате, а на первом плане были The Spiders, зато позднее я стал играть более важную роль. Во время тура Diamond Dogs группа находилась за экранами, а на сцене находились только Дэвид, я и Ги Адриано (в качестве двух алмазных псов) и разыгрывали театральное представление. Дэвид был знаком и с актерским ремеслом и работой мима, так что это не было чистым рок-н-роллом, это был рок-н-ролл с театральными замашками.

Думаю, к 73-му году они играли уже перед значительно большим количеством зрителей, которые уже лучше разбирались в том, что получали. Каждая минута выступления была продумана. Каждый знал, что он должен делать.

 

Дэвид сообщил мне заранее о том, что это будет его последнее выступление. Я чувствовал себя виноватым, потому что мне это было известно, особенно, если учесть, что я занимал такое скромное положение во время того концерта. Мик Ронсон тоже был в курсе. Как это ни странно, я не знал, что Дэвид продолжит свою работу и что я буду в ней задействован. Я был просто рад, что приобрел этот чудесный опыт работы с ним, и думал, что на этом все и закончится.

Я помню, что это последнее выступление в Хаммерсмит Одеон было одним из лучших за все гастроли. В нем было столько энергии. Джефф Бек присоединился к нам, чтобы поджемовать немного. Мик явно восхищался Джеффом, и было заметно, что он чувствовал себя неловко, играя со своим кумиром. Это было отличное шоу.

 

У нас было только несколько демо-записей, которые мы в итоге забросили, решив вернуться к ним когда-нибудь попозже. Много лет спустя после того, как Дэвид порвал со своим менеджером Тони ДеФризом, тот, никого не спросив, выпустил их. По-моему, музыка была не слишком хорошей. Это были просто демо-записи, просто разрозненные идеи.

 

Мы тогда были довольно наивны, да нам всего-то было чуть больше двадцати лет. И мир тогда казался значительно больше. Путешествовать первым классом до России, Японии и Америки было большим делом. Большинство людей в 70-е в Америку ездили только по делам. Так что все это было замечательно, а уж путешествовать не торопясь и вовсе было великолепно. Мы тогда здорово веселились. В ноябре прошлого года была презентация моей книги в Нью-Йорке, я тогда видел Дэвида в последний раз. Мы отправились в ресторан и ржали там, как два идиота. Он может прикидываться полным придурком, и у него глупейшее чувство юмора.

 

Это было на корабле, плывшем из Йокогамы, из Японии в Сибирь. В книге есть фотография. За нами постоянно следовала парочка агентов КГБ. «О боже, а они с нами заговорят, а они с нами заговорят?». И они заговорили. Думаю, им хотелось побольше узнать о нас и о наших политических взглядах. А вечером команда устроила шоу. Они все оделись в традиционные русские костюмы и организовали концерт. Тогда и мы с Дэвидом решили устроить им концерт и достали мои сдвоенные барабаны бонго и акустическую гитару Дэвида. Там, должно быть, было не больше двухсот человек. Мы исполнили пару песен, а потом я ушел, а он продолжил. Кажется, он спел песню Жака Бреля «Амстердам», которая звучала почти по-русски, так как выражала неиссякаемую тоску. Еще он спел Space Oddity. Большинство присутствующих не знали, кто он такой. Хотя некоторые японские туристы знали. Большинство людей, присутствовавших на этом выступлении, просто думали, что он рыжеволосый чудик. 

 

- Путешествуя по Японии, Дэвид познакомился с дизайнером по имени Кансай Ямамото.

Дэвиду реально нравились его вещи, так что это было очень удачное сотрудничество, поскольку Дэвид был такой благодарной аудиторией для его экспериментов. Ямамото придумал множество костюмов, в которых Дэвид позднее выступал. Дэвид был его музой, поскольку давал возможность придумывать костюмы в стиле театра кабуки. А Дэвиду этот стиль позволял делать практически незаметные переходы от одного костюмы к другому во время концертов. Никто тогда такого не делал.

 

Со мной он мог быть просто самим собой. Для меня он никогда не был звездой, а просто моим другом, которого я знал с самого детства. Мне было трудно отделить свое восхищение Дэвидом-художником и отношение к нему как к другу. Когда работаешь с ним и видишь выступление, говоришь себе: «Черт возьми, Дэвид, это было замечательно!» Но когда работаешь с ним, надо точно знать, что ты должен делать, и делать это. Например, шоу Diamond Dogs было очень тяжелым в физическом плане. В нем многое зависело от хореографии, и когда ты поднимаешь Дэвида над головой после того, как ты только что его бил, то ты должен все сделать правильно (смеется).

 

Во многом это был первый театрализованный тур. Он хотел сделать мюзикл по мотивам романа Джорджа Оруэлла «1984», но он не смог получить авторских прав. Поэтому это шоу было своеобразной переработкой образов и общего ощущения опустошенности, которые были в романе. В нем были ощущение странности и мрачность. И оно намного опережало свое время. Группа располагалась за сценой, но музыканты остаются музыкантами, и постепенно они стали выбираться на сцену. Вы ведь не можете удержать музыканта, не так ли? Они всегда выйдут на сцену, вы не сможете надолго удержать их за экранами! Это шоу стало настолько дорогим, что не было смысла везти его в Англию и Европу, а жаль, потому что это было потрясающее шоу.

 

Мы ведь говорим о рыжеволосом мужчине со сбритыми бровями! А тут еще и я – с копной черных кудрей! Мы выделялись. Тут было настоящее культурное противостояние, но местным молодым людям мы понравились, мы их заинтриговали. Даже солдатам, с которыми мы пили в Транссибирском экспрессе, было интересно узнать, кто мы такие. Мы приехали в Москву за день до парада на 9 мая, и потом ходили его посмотреть. Нам устроили мини-экскурсию по городу. Проехались на метро. Сходили в ГУМ, большой магазин типа Хэрродс, в котором не было ничего – один мусор. Все было иначе, очень бедно. Нас там сопровождал журналист по имени Боб Музель (московский корреспондент ЮПИ –информационного агентства США), такой старикан, который завел нас поесть в ресторан отеля Националь, где нам подали икру. Там было неплохое вино, белые скатерти, официанты, официантки в белых передниках, и мы превосходно поели. На следующий день мы ходили смотреть парад.

 

Мы отправились повидать Бифа Роуза. Дэвид был его большим поклонником. Мы послушали его и как раз приканчивали наше пиво, как появился этот парень, сел за фортепьяно и начал петь (выдает заунывный звук). Тут мы сказали: «Черт возьми, пора линять отсюда!» Но потом он вытащил The E Street Band и взял в руки свой Фендер Телекастер, и мы прослушали все его выступление. Он был великолепен. Произвел на Дэвида большое впечатление.

 

Как-то вечером мне стало скучно, не с кем было развлечься, и я отправился навестить Дэвида. Он отдыхал после чего-то. Мы потрепались немного. Я присел за его пианино и стал наигрывать те несколько аккордов, которые уже крутились в моей голове некоторое время. И тут он сказал: «Ну-ка, погоди минутку» и подвинул меня в сторону (смеется). Потом он заиграл Rock’n’roll With Me. Я просто так пришел и стать наигрывать на его пианино несколько аккордов. А это оказалось как раз то, что ему было нужно для припева. Он уже работал над песней, но не мог соединить некоторые куски. Тогда я не сознавал всей важности происходящего. Но сейчас после всех этих лет приятно сказать, что я был соавтором песни с альбома Diamond Dogs.

 

Дэвид и я тогда очень сильно увлеклись латиноамериканской музыкой. Когда мы во второй раз поехали в Штаты, мы плыли на корабле под названием «Франция». Он решил, что нужно записать новый бэк-вокал и барабаны «конга» на протяжении всей песни. Мы приехали в Нью-Йорк, и я записал довольно внушительные ударные. А потом мы напели тот самый бэк-вокал (поет: «Lie, lie, lie, lie, lie, lie…»). Все это мы использовали для релиза сингла в Америке.

 

Проводить время с Дэвидом и Джоном было классно. Джон был потрясающим человеком, очень скромным. Было понятно, что Джон и Дэвид не только дружили, но и относились друг к другу с большим уважением. В Нью-Йорке Джон частенько заглядывал к Дэвиду в красный кирпичный дом в верхнем Уэст-сайде. Был еще один случай: мы отправились на вечеринку, там были Джон и множество других знаменитостей. Джон обещал дать интервью одному нью-йоркскому ди-джею в тот вечер, он и дал то интервью, но потом сказал: «Простите, тут рядом со мной один приятель, с которым, я думаю, вам было бы интересно поговорить». И он пригласил к микрофону своих знаменитых друзей, типа Дэвида, Пола Саймона, Арта Гарфанкеля.

 

В этом альбоме есть чувство отчаяния и одиночества. Думаю, это восходит к нашему путешествию по Сибири и переезду из Восточной в Западную Германию. Это были ужасные пара миль, все эти разрушенные здания, такая мрачность. Ну, и конечно то, что мы потребляли разную наркоту наложило свой отпечаток. Неправильно было бы сказать, что альбом возник в результате «счастливого случая», но все-таки удивительно, что все сложилось вместе. Вы только вспомните эти песни: они очень необычные. Иногда Дэвид приходил в студию, и ему не хотелось ничего делать. В студии появлялись фрукты и сыр, тарелки того и сего, бочки пива и вина, и Дэвид говорил: «Не хочется сегодня ничего делать». Это было своего рода декадентство, но в нем было много творчества. Мне тогда и в голову не приходило, что в будущем этот альбом будет столь важным. Мое отношение было скорее: «Ах, ты хочешь, чтобы я пришел и поучаствовал. Хорошо, я присоединюсь».

 

Кажется, было поздно, мне не спалось, и я спустился вниз, а там Дэвид работал над аранжировками. Должно быть, у меня прояснилось в голове, потому что я сказал: «Давай-ка попробуем вот это», и добавил такой йодль (поет: «Golden years, wah, wah, wah»), нечто такое джазовое, и ему это понравилось. Затем мы немного поиграли с фразочкой «run for the shadows», и он сказал, что это ему тоже нравится. Когда мы оказались в студии, у Дэвида пропал голос, и я записал многое из бэк-вокала и кое-какие высокие ноты, что было настоящей пыткой.

 

В книге я рассказываю о периоде, когда мы работали в студии Cherokee над альбомом Station To Station. Во время наших тамошних сессий в студии могли иногда находиться только Дэвид, я и продюсер (Гарри Маслин). Дэвид спрашивал меня: «Ну как?» Тон и интонации у него, как правило, были теми, что нужно, но я мог без проблем сказать ему: «Неплохо, но мне больше нравится, как ты спел до этого, или сделай это вот эдак». И он меня слушался. Но его выступления всегда были потрясающими. Он великолепный певец. И думаю, сейчас он поет лучше, чем когда бы то ни было.