ДЭВИД БОУИ: ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ

In English – bowiewonderworld.com
перевод – nightspell
редактор – holloweenjack

“Знаешь, откуда я знаю, что это конец света, Ленни? Потому что всё уже сделано. Все возможные стили музыки, государственного управления, причёсок. Как мы протянем ещё тысячу лет, бога ради?” – Макс Пелтиер в “Strange Days”.

Нам почти удаётся обманывать себя (а разве нет?) всей этой серьёзной болтовнёй о передовом современном искусстве и культуре? Но если вы просто спросите кого-то, когда в последний раз искусство/музыка/фильм/что угодно меняло их восприятие мира, вы, вероятно, получите всего несколько расплывчатых ответов… если повезёт. Всем, кто считает, что Radiohead и Дэвид Линч изменили мир, не помешало бы найти машину времени, которая перенесла бы их прямо в первый ряд на премьеру «Весны священной» Стравинского или в дадаистское кресло рядом с Хьюго Боллом [Hugo Ball] в кафе Voltaire в Цюрихе, в 1916-м… чтобы узнать, что значит, на самом деле ниспровергнуть статус кво. Или взять хотя бы Зигги Стардаста и представить, что не было последних 30-ти с лишним лет.

Прошу прощения. Это вообще-то статья о Дэвиде Боуи. И, конечно, последнее суждение об этом человеке, который с таким же успехом упал на Землю, как и обманул мир, будет достаточно противоречивым и натянутым. Герой ли он, потому что дерзнул отправить нас на Марс, когда в действительности астронавты едва лишь добрались до Луны, и потому что осквернил, разоблачил и уничтожил вторую самую священную вещь для человечества – сексуальную идентичность? Или его следует пожурить за то, что зашёл слишком далеко и слишком быстро, так что теперь всем, включая его самого, уже нечем заняться?

Нет никаких сомнений в том, что первое – правда, да и второе он, похоже, не пытается оспаривать. «Я несу ответственность за создание целой новой школы претенциозности», – как он однажды блестяще это сформулировал. Без шуток. Боуи это всерьёз.

К несчастью, однако, никакие обвинения не остановят страшного зверя постмодернизма, погружающего нас в безнадежную ностальгию по культуре, которая когда-то изменила наше восприятие мира. Более того, зверь, к тому же, высмеивает нас, в таких агониях, как Лилит Фэйр. Негодяй. Не удивительно, что сегодняшний выбор наркотиков – это Прозак, Паксил и Золофт. От чего ещё этот безобидный вздор будет хорошо звучать?

Что больше всего поражает в Дэвиде Боуи двадцать первого века издания, это его чувство собственного достоинства. Он сам признаёт, что не делает ничего нового, по сравнению с тем, что уже сделал в прошлом; таким образом, его нельзя причислить к пустозвонам. И если правда, что, как сказал Камю, “Искусство не приемлет разума”, Боуи остаётся совершенным художником, вне зависимости от контекста.

Кстати, возвращаясь к герру Боуи, мне была дарована особая привилегия уединиться с ним в помещении студии Looking Glass, где он дал мне послушать новую музыку из своего альбома Reality, выпуск которого запланирован на сентябрь. Он добивался моего расположения! Как необычно. (А позже, к тому же, извинился за свою плохую причёску. Плохая причёска?!!! Ты, должно быть, шутишь, Дэвид) Не удивительно, что ему не стоило так стараться, чтобы убедить меня в его непреходящей актуальности. Я услышал это с первой же песни – жёсткий пост-панк-спэйс-рок, который звучал так, словно по случайности не попал на Lodger. («Значит, он не будет одним из твоих балладных альбомов», – мудро заметил я.) Далее последовала тревожная тевтонская песнь, потом – жутковатый кавер на "Pablo Picasso" Джонатана Ричмана и несколько более громких футуристичных рок-песен. Это был мощный и непредсказуемый материал; и – да, актуальный.

Но не для того я попал сюда, чтобы тратить такой шанс на разговоры о гитарном саунде и продюсерах. Пусть муз. журналы озадачиваются такими вещами. (ОК, на этом альбоме он опять работал с Тони Висконти.) Что я хотел знать, это: Дэвид, почему и как в этом пугающем, полном разочарований новом пост-модернистском мире ты всё ещё занимаешься этим?

Ваша музыка не перестаёт удивлять. Удивляете ли вы и себя самого?

Я очень рад, что это звучит как задумано – альбом, который отражал бы, что значит быть в Нью-Йорке. Я хочу сказать, что, пусть с перерывами, живу в Нью-Йорке уже десять лет… Я – ньюйоркец! Восемь из них я живу здесь с Иман. За исключением краткого пребывания в L.A….

О, сочувствую.

… который я до сих пор не могу принять. Никак не могу. Мы постарались как можно скорее вернуться сюда (смеётся). Потому что я скучаю, когда нахожусь не здесь. Знаете, я прожил здесь дольше, чем в каком-либо другом городе. Это очень необычно.

Вы состоялись в эпоху активного развития лицедейства. И вы охотно лицедействовали там, где другие считали, что человеку искусства не подобает так себя вести.

Да, абсолютно верно.

Вы находили убежище в персонажах, которые могли говорить за вас…

Я бы выразился помягче, но в целом – да.

Могли ли вы когда-либо в своей жизни встать на сцене перед 20 000 людей и сказать им то, что хотите, без…

Ну, я всегда говорил им, что хотел.

Но могли ли вы сказать это им без посредника?

Без персонажа? Да, я же, в любом случае, прекратил их себе сочинять. Я пережил очень тяжелый период в конце 70-х, и это сильно изменило мой путь. Я просто не сочинял в той повествовательной манере [с тех пор]. Ну, полагаю, кое-что в таком роде есть на альбоме Outside. Там мы с Брайаном [Ино] пошли необычным путём; мы хотели сложить что-то вроде манифеста о том, каким было начало 90-х. Думаю, мы попали в точку.

Один из моих любимых альбомов.

Большое вам спасибо. Должен сказать, что моим постоянным фанам, тем, кто хорошо знает мои альбомы, он очень нравится. Там целый сонм персонажей, и, будь у меня мотив и упорство, было бы неплохо развить это более полно. Мы записали огромное количество материала, и там были все предпосылки к тому, чтобы сделать и выпустить части вторую и третью. Название второй было Contamination, что точно отражало суть. Было бы неплохо однажды сделать это театральной трилогией. Мне просто не хватает терпения. Думаю, у Брайана бы хватило.

Это его работа – иметь терпение с гениями.

Ну, он сам один из них.

Культура, как мы её знали, которая могла влиять на мир не только на уровне эмоций, по существу, кончилась…

Ну, да, это постмодернистское мышление. Культуре пришёл конец. Думаю, главный смысл этого высказывания в том, что мы повторяем в разных вариациях то, что было сделано ранее. Я не настолько уверен, что культура сама по себе кончилась, но она не может произвести ничего нового.

Но Интернет ещё не закончился.

Закончился, насколько мне известно (громко смеётся). Давно вы пытались купить что-нибудь он-лайн?

Да, но это всего лишь проблемы с кредитными картами. Если вам попадалось кое-что из того, что увидело свет… в нём заложен взрывной потенциал. Он даёт возможность высказаться тем людям, которые ни при каких иных обстоятельствах не нашли бы аудиторию в двадцать, пятьдесят, тысячу человек, готовых выслушать, что они хотят сказать.

Да, да, абсолютно! Но в каком-то смысле, тебя по-прежнему не видно в Интернете. Сейчас в Интернете, должно быть, миллион групп; а сколько их них вам попадутся?

Верно.

Я не знаю, думаю, больше всего беспокоит в этом то, что столько всего можно найти при помощи Интернета, но не думаю, что люди используют его возможности правильно.

Люди боятся определённой информации.

Да. К примеру, я большой поборник сайта TruthOut.com, который, на мой взгляд, является фантастической коллекцией эссе и статей о политиках и мировых проблемах. Это просто потрясающее хранилище информации о том, что пишет альтернативная пресса, или пресса остального мира, которая здесь никогда не выходит в свет. Я думаю, не очень многие люди пользуются этим, что очень обидно.

Возвращаясь к вашей музыке, при том, как обстоят сейчас дела, вы явно занимаетесь ею только ради удовольствия. Однако, вы должны чувствовать, что произошла смена контекста. В 77-м была идея о том, что музыка может изменить мир, но больше ни у кого нет этой привилегии, будучи рок-группой… изменить мир. Это не обескураживает?

Хм, кажется только мы несколько вникали в эту новую плюралистичную лексику, идеи Стайнера, знаете? (Джордж Стейнер – автор книги 1971-го года “В замке Синей бороды: некоторые заметки о переосмыслении культуры” – прим. автора) Но, мне кажется, мир очень быстро подхватил, все стали так хорошо осведомлены об этой лексике, которой мы тогда разбрасывались направо и налево, что теперь чувствуешь себя немного лишним. Я до сих пор люблю то, что делаю. Но, не думаю, что то, что я делаю сильно необходимо… в принципе. И я не делаю ничего сильно отличающегося от того, что делал тогда. Но делаю это из…

Любви к искусству.

Да. Абсолютно.

Когда вы видите современное концептуальное искусство, сложно не почувствовать бесцельность?

Да! Конечно! Но я лучше обращу эту бесцельность в… ну, думаю, это становится бесцельным, если склоняться к идее, что мы эволюционируем или должны эволюционировать. Это кажется бесцельным, если считать, что мы должны придерживаться какой-то системы. Религиозной системы или философской доктрины, чего-то, что мы должны соблюдать, чтобы пройти через всё и т.д. Но, мне кажется, если допустить – а это серьёзный шаг – если допустить, что мы живём в абсолютном хаосе, это перестанет казаться бесцельным. Это только тогда кажется бесцельным, если верить в сотворённую нами неслабую конструкцию под названием «Бог», и тому подобное. Вроде как, не говори мне, что вся система рушится: там нечему рушиться. Все эти конструкции созданы нами, чтобы выжить, только и всего. Свод моральных правил, прежде всего, нужен для того, чтобы помочь нам выжить. Он не был спущен нам откуда-то сверху.

Ну, есть одна история...

Знаю. Я её слышал (смеётся).

Человечеству нужен Бог ради надежды. Мы верим ради надежды.

Я знаю. В этом своего рода трагедия, и наверное большая проблема. Думаю, сейчас мы переживаем период, когда люди начинают ощущать, что начинается переход. Мы оставляем все старые конструкции позади, нравится нам это или нет; они все рухнут. И это не моральное разложение. Так эволюционирует мир, так мы меняемся.

Иногда я думаю, может нам предстоит уничтожить мир, и у нас нет возможности этого избежать?

Я так не думаю. Не думаю, что мы его уничтожим. Я не такой пессимист. Я считаю, что мы просто совершим переход, став человечеством, которое допускает хаос в качестве базового принципа, допускает, что это основа нашего бытия. И я думаю, что в настоящий момент мы на полпути между конструкциями и теорией хаоса. Прямо видно, как идёт эволюция.

Но я не уверен, что Земля это выдержит. Она может не пережить нашего прогресса.

Эх! (смеётся)

О, но нас вами уже давно не будет к тому времени!

Ну, я не собираюсь говорить это своей дочери. Я скажу ей, что у неё будет замечательная жизнь, и это потрясающий мир, и она должна быть открыта для любого опыта… только осторожно. Понимаете, я должен, так сказать. Для меня очень важно приложить все усилия для формирования позитивной позиции. Потому что, это уже не ради меня, и я очень остро это осознаю. Я не могу быть эгоистичным. А мне очень легко скатиться к более депрессивному, нигилистичному и мрачному мироощущению. Для меня это всегда было так просто; но сейчас мне нельзя этого делать. Это проникает только в мои песни, потому что, это единственное пространство, где я позволяю себе действовать подобным образом.

Там-то вы даёте себе волю.

Да. Как в старой поговорке Брайана: в искусстве ты можешь разбить свой самолёт, а потом встать и уйти, что невозможно в реальной жизни, конечно. Ты показываешь себе мрачную картину, а потом отбрасываешь её – всё в процессе сочинительства. Есть несколько песен [на новом альбоме], с которыми я не согласен. Но факт в том, что я их написал. Это вышло наружу.

Это как диалог с самим собой.

И я думаю, что этим мне и остаётся заниматься в музыке. Раньше мне казалось, что мне есть что сказать, что я должен что-то сказать. Я был молод! (смеётся) И тогда я знал всё. Сейчас я понял, что обращаюсь к самому себе. Это то, что я делаю. На чём бы я сосредоточился, если бы не мог делать то, что делаю? Если бы я не мог писать песни и петь их, то, что бы я делал, было бы уже неважно. Я уверен в этом. Я должен делать это..!

Это очень экзистенциально. Именно это я всегда чувствовал в вашей работе. Обычно люди замечают в вашей работе нигилизм…

Но там больше экзистенционализма, чем нигилизма.

Я всегда считал, что вы привержены идее, что всё в наших руках.

Мне всегда были близки такие писатели как Камю. Но люди привыкли воспринимать это как нечто негативное. А это не так! В том, что он говорил, определённо есть смысл.

Говорят, что нет человеческой натуры как таковой, что человеческая натура – это нагромождение всего, что мы когда-либо делали.

Да. Нагромождение стиля! (смеётся) Всё дело в стиле. Стиль – это наш выбор того, какими мы хотим казаться. И это делает нас теми, кто мы есть. Это очень своеобразная вещь. Я не хочу стол с металлическими ногами, хочу с деревянными. И это распространяется от стола до мнения обо всём, что вы делаете и к чему прикасаетесь. Вы делаете выбор на основании стиля.

Возвращаясь к вашему периоду активного лицедейства, люди, как правило, видели в вас человека, который боится мира. А я, напротив, видел в вас человека, который не боится зайти настолько далеко внутрь себя, насколько это возможно, чтобы раскрыть возможности.

Я думал, это было очень смело, да. В то время я не осознавал, как глубоко влип. Но, бывали моменты, когда меня осеняло, чёрт, я же сталкиваю сам себя с лодки. Но я продолжал идти своим путём. Все, кого я знал, были странными: Игги и другие. Рядом со мной было не слишком много простых хороших ребят. 

Вы планируете масштабный тур в поддержку этого альбома.

Да. И это будет очень непросто, потому что я не был в большом туре уже очень-очень давно. Этот тур начнётся в сентябре и будет очень большим. Но прелесть моего положения в том, что я смогу взять с собой жену и ребёнка. Как только получится, я сниму для них дом в Европе и буду летать туда и обратно. Что для Европы вполне реально, ведь там всё близко.

Так как же вам до сих пор всё это удаётся? Как вы всё ещё двигаетесь вперёд?

Знаете, я совершенно не представляю, сколько мне ещё осталось. Но музыка по-прежнему мой приоритет. Я получаю от неё радость; я люблю сочинять, люблю создавать её. Думаю, все мы стремимся к чему-то, что нас цепляет, что даёт нам подпитку – любовь всей жизни. Становится всё сложнее попадать в нужный настрой. Но чем ещё мне заниматься, как не тем, что я сейчас делаю?