Встреча крестного отца битничества с главной фигурой глиттер рока 
 
In English:  rollingstone.com
перевод:  sibiria  (ссылка на источник утеряна)

Уильям Стюард Берроуз не разговорчив. Однажды за обедом он пристально посмотрел на пару стерео-микрофонов, приученных ловить каждое его чавканье, и сказал: “Я не люблю болтать и не люблю болтунов. Как Мамаша Бакер. Вы помните Мамашу Бакер? Да, это то что она всегда говорила: «Мамаша Бакер не любит болтать и не любит болтунов». Она просто сидела там со своим пистолетом”. 
Это занимало меня не меньше, чем таинственная персона Дэвида Боуи, когда таксист-ирландец вез меня и Берроуза к лондонскому дому Боуи 17 ноября (“Странные парни осели в этой части Лондона, приятель”) (в то же время рядом с Боуи жил и Мик Джаггер — прим. перев.). Я провел последние несколько недель, готовя это двустороннее интервью. Я принес Боуи все романы Берроуза Naked Lunch, Nova Express, The Ticket That Exploded и другие. У него нашлось время прочитать только Nova Express. Берроуз в свою очередь прослушал только две песни Боуи, Five Years и Starman, хотя и прочитал всю лирику Боуи. Тем не менее они выразили интерес во встрече друг с другом.
Дом Боуи оформлен в стиле научной фантастики: гигантские картины художников, чей стиль находится где-то на пол-пути между Сальвадором Дали и Норманом Рокуэллом, нависающие над пластиковыми диванами. Огромный контраст со скромной двухкомнатной квартирой Берроуза на Пикадилли, оформленной картинами Брайона Гайсина, скромное жилище для столь успешного писателя, больше похоже на Beat Hotel в Париже, чем на что-то еще. 
Вскоре вошел Боуи, одетый в брюки для верховой езды трех цветов НАСА. Он сразу же начал детально описывать картины и их сюрреалистические свойства. Берроуз кивал, и интервью/беседа началась. Втроем мы сидели в комнате два часа, разговаривая и обедая: ямайское рыбное блюдо, приготовленное Ямайцем, из свиты Боуи, авокадо, фаршированное креветками и божоле.
Между ними двумя возникло близкое расположение и уважение. Кстати, через несколько дней после беседы Боуи попросил Берроуза о любезности: о постановке Служанок Линдсеем Кемпом, старым учителем пантомимы Боуи, запрещенной в лондонскими издателями драматурга Жана Жене. Боуи хотел донести дело до личного внимания Жене. Берроуз был впечатлен описаниями Боуи постановки и пообещал помочь. Несколькими неделями спустя Боуи уехал в Париж в поисках Жене, следуя рекомендациям Берроуза.
Кто знает? Возможно, началось сотрудничество, возможно, как сказал Боуи, они могут быть Роджерсом и Хаммерштейном семидесятых.

Берроуз: Ты сам осуществляешь все свои планы?

Боуи: Да, я должен иметь полный контроль. Я не могу позволить кому бы то ни было делать то, что, считаю, сам могу сделать лучше. Мне не хочется, чтобы другие забавлялись с тем, что они полагают, я пытаюсь сделать. Мне не нравится то, что люди пишут обо мне. Я скорее прочитаю то, что говорят обо мне дети, потому, что это не их профессия. 
Люди смотрят на меня, желая понять, что есть дух семидесятых, по крайней мере, пятьдесят процентов из них. Критиков я не понимаю. Они слишком разумны. Они не слишком то сведущи в том, о чем говорят на улицах, им требуется больше времени, чтобы сказать это. Они должны делать это со словарями, и им требуется больше времени, чтобы сказать это. 
Я прошел школу среднего класса, но мои истоки — рабочий класс. Я взял лучшее из обоих миров, я видел оба класса, и теперь у меня есть хорошее представление о том, как живут люди и почему они делают это. Я не могу толком объяснить, но у меня есть ощущение этого. Только не высший класс. Я хочу встреться с королевой, вот тогда и узнаю. А как ты воспринимаешь картины, которые люди пишут с тебя?

Берроуз: Они хотят классифицировать тебя. Они хотят увидеть свое представление о тебе и если они его не видят, то очень расстраиваются. Писательство это видение того, насколько близко ты можешь подойти к тому, чтобы сделать это, это цель искусства в целом. Что еще, думают они, действительно хочет человек, священник проповедующий то, во что не верит? Я думаю, самая важная вещь в мире это то, что художники могли бы вступить во владение этой планетой, потому, что они единственные, кто может реально сделать все. Почему мы позволяем этим чертовым газетным политиканам взять верх над нами?

Боуи: Я в значительной степени меняю свои взгляды. Обычно я не очень-то согласен с тем, что говорю. Я ужасный врун.

Берроуз: Я тоже.

Боуи: Я не вполне уверен, меняю ли я свои взгляды, или просто лгу. Это где-то посередине. Я не то чтобы лгу, я все время меняю свое мнение. Люди постоянно повторяют мне вещи, которые я говорил, и я отвечаю, что ничего такого не имел в виду. Вы же не можете стоять на одном месте всю свою жизнь.

Берроуз: Только политики утверждают то, что думают, и это так. Возьми такого человека, как Гитлер — он никогда не менял своего мнения.

Боуи: Nova Express действительно напомнил мне альбом Ziggy Stardust, который я собирался сделать в виде театрального представления. Оно содержит сорок действий, и было бы здорово, если бы и роли и актеры, которые выучат действия, и мы все перемешаем их в шляпе в день представления и просто исполним те сцены, которые выпадут. Я позаимствовал это у тебя, Билл… и это может меняться каждый вечер.

Берроуз: Это очень хорошая идея, визуальный cut-up в различной последовательности.

Боуи: Я остываю очень быстро, и это могло бы дать немного новой энергии. Я принадлежу скорее к старой школе, считающей, что когда артист делает свою работу, она не дольше его… Я просто вижу, что люди делают из этого. Вот почему телевизионный продукт “Ziggy” должен превзойти ожидания людей в их представлении о том, чем являлся “Ziggy”. 

Берроуз: А ты не мог бы объяснить этот свой образ Ziggy Stardust? Насколько я понимаю, он должен что-то сделать с миром, находящимся накануне разрушения в течение ближайших пяти лет.

Боуи: Остается пять лет до конца света. Было объявлено, что миру придет конец из-за отсутствия природных ресурсов. Ziggy оказался в положении, когда все дети имеют доступ к вещам, которые, по их мнению, они хотят. Старики потеряли связь с реальностью, и дети оказались предоставлены сами себе, чтобы разграбить все. Зигги был в рок-н-рольной группе, но детей больше не интересовал рок-н-ролл. Чтобы играть его нет электричества. Советник Ziggy сказал ему собирать новости и петь их, потому, что новостей больше не было. Ziggy делает это, и новости ужасны. All the Young Dudes — это песня о таких новостях. Это не гимн юности, как думают люди. Совсем наоборот.

Берроуз: Откуда пришла эта идея о Ziggy, и эта идея о пяти годах? Разумеется, истощение природных ресурсов не приведет к концу света. Результатом этого будет коллапс цивилизации. И это сократит население где-то на три четверти.

Боуи: Совершенно верно. Это не приведет к концу света для Ziggy. Конец света наступит, когда прибудут множества. В действительности они — черная дыра, но я сделал их людьми, потому что было бы очень трудно объяснить черную дыру на сцене.

Берроуз: Да, черная дыра на сцене была бы неслыханной тратой. И она могла бы продолжить представление, первым делом поглотив Шафетсбери Авеню.

Боуи: Ziggy было сказано во сне множествами написать о пришествии звездного человека, и он написал песню Starmen, которая стала первой новостью, внушающей надежду, которую услышали люди.
Звездные люди, о которых он говорит, зовутся множествами, и они являются путешественниками сквозь черные дыры. Ziggy рассказывал об этом изумительном звездном человеке, который спуститься, чтобы спасти Землю. Они прибудут куда-то в район Гринвич Виллидж. Им нет дела до мира, и они из тех кто не будет терпим к нам. Им просто случилось оказаться в нашей Вселенной после прыжка через черную дыру. Вся их жизнь — это путешествие из Вселенной во Вселенную. В сценическом шоу, один из них напоминает Брандо, другой — черный житель Нью-Йорка. У меня даже есть один по имени Куинни, Большая Лиса.
Теперь Зигги начал верить во все это сам и думает о себе, как о пророке будущих звездных людей. Он возносит себя к невероятным духовным вершинам и поддерживается своими последователями. И когда множества прибудут, они возьмут кусочки Зигги, чтобы сделать себя реальными, потому что в своем исходном состоянии они являются анти-материей и не могут жить в нашем мире. И они разорвут его на части на сцене во время песни Rock'n'Roll Suicide. Как только Зигги умрет на сцене, множества возьмут его составные части, и сделают себя видимыми. Это научно-фантастическая фантазия сегодняшнего дня, и это то, что буквально засело у меня в голове, когда я прочитал Nova Express, которая была написана в 1961 году. Может быть, мы Роджерс и Гаммерштейн семидесятых, Билл!

Берроуз: Да, я могу в это поверить. Параллели конечно есть, и это неплохо звучит.

Боуи: Я должен иметь полный образ сценического шоу. Он всецело должен быть со мной. Я не довольствуюсь только написанием песен, я хочу сделать его трехмерным. Написание песен как искусство теперь очень архаично. Просто написать песню не достаточно.

Берроуз: Это цельное представление. Это не то, что кто-то сидит за пианино и просто играет. 

Боуи: Песня должна обрести характер, форму, тело и воздействовать на людей в той степени, в которой они используют ее для своих планов. Она должна задевать их не только как песня, но и как стиль жизни. Рок-звезды ассимилировали все виды философии, истории, стилей, и они излучают все, что усвоили оттуда.

Берроуз: Революция произойдет от игнорирования других, живущих иначе.

Боуи: Действительно. Теперь есть люди, которые могут сделать это на порядок быстрее, чем когда-либо. Люди из групп, подобных Эллису Куперу, New York Dolls и Игги Попу, которые отрицают полностью и безвозвратно образ жизни людей из Stones и Beatles. Отставание сократилось с двадцати до десяти лет.

Берроуз: Рост темпов перемен. Средства массовой информации ответственны за большинство из них. Что дает непредсказуемый результат.

Боуи: Давным-давно, даже когда мне было 13 или 14, для меня это было между 14 и 40, когда ты был стар. В основном. Но сейчас это 18 лет и 26 лет, между ними может быть колоссальное противоречие, что действительно тревожит. Мы не пытаемся свести людей вместе, но удивляет, как долго это происходило у нас. Без сомнений было бы скучно, если бы все думали одинаково. Мне гораздо интереснее, собирается ли планета выжить.

Берроуз: Фактически, происходит обратное, люди расходятся дальше и дальше.

Боуи: Идея объединить умы для меня попахивает временем детей цветов. Объединение людей я нахожу неприемлемым как принцип. Это не свойственно человеку. Это неестественная вещь, в которую некоторые люди заставили нас поверить. 

Копетас: Как насчет любви?

Берроуз: Тьфу.

Боуи: Я не слишком ловко чувствую себя со словом “любовь”.

Берроуз: Я тоже.

Боуи: Я уже говорил, что влюбиться было бы здорово, и это время для меня не было похоже ни на какое другое. Я отдавал слишком много времени и энергии другому человеку, и они делали для меня то же самое, мы начали буквально сжигать друг друга. И это то, что называется любовь… мы решаем поставить все наше состояние на другого человека. Это похоже на два пьедестала, каждый хочет быть тем, другим пьедесталом.

Берроуз: Я не думаю, что “любовь” — подходящее слово. Основываясь на разделении вещи под названием “секс” и вещи под названием “любовь” и том, что они не зависят друг от друга. Похоже на архаичные выражения старого Юга, когда женщина находится на пьедестале, мужчина поклоняется своей жене, а потом идет трахать проститутку. Это, прежде всего западная идея, потом она распространилась на все эти штуки о всеобщей любви детей цветов. Ты не сможешь осуществить этого, потому, что интересы не совпадают.

Боуи: Слово неправильное, я уверен. Смысл, который ты вкладываешь в это слово “любовь”. Любовь, которую ты видишь среди людей, которые говорят: “Мы влюблены”, приятно посмотреть… но желание не быть одиноким, желание связать себя с другим человеком на несколько лет зачастую не является любовью, которая продлится в течении всей жизни этих людей. Это другое слово. Я не уверен, что это за слово. Любовь — это все типы взаимоотношений, о которых ты только можешь подумать.
 
Копетас: Как насчет сексуальности, к чему она может привести?

Боуи: Сексуальность, и к чему она может привести — необычный вопрос, я не вижу, чтобы она вела к чему-либо. Она со мной, и это то, что есть. Она не выйдет как новая рекламная компания в следующем году. Она просто есть. Все, что вы можете думать о сексуальной революции, уже здесь. Может быть, существует несколько видов сексуальности, может быть, они приведут в действие нечто большее. Однажды станет невозможно быть гомосексуальным настолько, чтобы заинтересовать публику. Сейчас это возможно. Сексуальность не изменится никогда, люди трахались своими излюбленными способами с начала времен и будут продолжать в том же духе. Просто все больше таких способов будет выходить наружу. Это сможет дойти даже до пуританской страны.

Берроуз: Существуют определенные симптомы, указывающие на то, что в будущем все будет развиваться именно так, действительно нехорошая реакция.

Боуи: О да, посмотри на рок-бизнес. Бедный старый Клайв Дэвис. Скрылся с деньгами, да еще все эти дела с наркотиками до кучи. Это вызвало целую волну чисток внутри рекорд-компаний; они начали выкидывать некоторых подобных артистов. 
Некоторые люди считают меня совершенно асексуальным. И люди, понимающие меня наилучшим образом, близки к тому, как я понимаю себя. Что само по себе не много, потому, что я до сих пор в поисках. Не знаю, люди, которые близки к моему образу мыслей, считают меня скорее эротичным. А люди, которые знают обо мне не так много, считают, что я скорее сексуален. 
И снова, может быть дело в потере интереса к сексу после определенного возраста, потому, что люди, которые лучше понимают меня в большинстве своем старше. А те, кто рассматривает меня в большей степени как сексуальное явление, в большинстве своем моложе. Молодые люди приходят к лирике разными путями, тут больше понимания на уровне осязания, способ, который я предпочитаю. Потому что это путь, по которому я пришел к литературным сочинениям, особенно Уильяма. Я не могу сказать, что я их все анализировал, и это в точности то, что ты сказал, но на уровне чувств я понял, что ты имел в виду. Все удивительное собрание причудливых образов, цветов, вкусов, чувств. 
Должен признаться, что до сих пор не был страстным читателем работ Уильяма. Если честно, я не понял последнюю работу Керуака. Но когда я начал просматривать твою книгу, я действительно не мог поверить. Особенно после прочтения Nova Express, я действительно установил связь с ним. Мое эго явно ассоциировало меня с персонажем Pay Colour, и уже потом я начал растягивать оставшиеся строчки книги.

Берроуз: Твои стихи легки для восприятия.

Боуи: Они отчасти для среднего класса, но это нормально, потому, что я и сам из среднего класса.

Берроуз: Немного удивительно также, что такие сложные стихи могут быть восприняты массовой аудиторией. Содержание большинства стихов в поп-музыке близко к нулю, вроде “Power to the people”.

Боуи: Я совершенно уверен, что публика, которую я получил благодаря своему материалу, слушает мои стихи. 

Берроуз: Это как раз то, чем я заинтересовался при прослушивании… понимают ли они их?

Боуи: Ну, сначала они захватывают как нечто идущее от средств массовой информации, и то только после того, как они присели и потрудились посмотреть. Они толкуют их на своем уровне, они понимают их, и пошлют мне обратно свои собственные описания того, что я говорил, и это замечательно, потому, что я и сам иногда этого не знаю. Бывали случаи, когда я писал что-то, выпускал, и оно возвращалось обратно в письме от какого-то парня о том, что он думают об этом, и мне так нравился его анализ, что я принимал его сторону. Пишу что моя публика говорит мне писать.
Лу Рид является наиболее значительным поэтом в современном роке. Не из-за того материала, который он делает, а благодаря той сфере, откуда он его берет. Половины новых групп не существовало бы, если бы не было Лу. Движение, которое вызвали работы Лу поразительно. Нью-Йорк — это Лу Рид. Лу пишет на уровне
улиц, и английский стремится к интелектуализации.

Берроуз: Что тебя вдохновляет, это литература?

Боуи: Не думаю.

Берроуз: Я читал твою “Eight Light Poem”, и она очень напоминает Т.С. Эллиота.

Боуи: Никогда его не читал.

Берроуз: (смеется) Это очень напоминает “The Waste Land”. Ты берешь какие-нибудь свои идей из снов?

Боуи: Редко.

Берроуз: Я беру семьдесят процентов своих идей из снов.

Боуи: Дело в том, что в то время, когда ты собираешься заснуть и держишь свои локти приподнятыми, ты никогда не уйдешь ниже сцены снов. Я часто так делал, и это позволяет видеть сны гораздо дольше, чем, если бы я просто расслабился.

Берроуз: Мне снится что-то стоящее, и так как я сплю чутко, то встаю и кратко записываю несколько слов, а затем они помогают мне вспомнить идею целиком.

Боуи: Я держу диктофон у кровати, если что-то приходит, я просто наговариваю это на диктофон. Что касается того, что повлияло на меня, мои взгляды не менялись с 12 лет. У меня склад ума двенадцатилетнего. Когда я учился в школе, у меня был брат, который увлекался Керуаком, он дал прочитать On the Road, когда мне было 12 лет. Эта книга до сих пор оказывает на меня огромное влияние.

Копетас: Проступающие образы очень красочны, по сути, комиксовые.

Боуи: Да, мне проще писать такие маленькие виньетки; если я попытаюсь стать хоть немного серьезнее, то просто выйду из своей лиги. Я не смог бы уместить себя в том, что говорю. Кроме того, если ты действительно серьезен, то просто нет столько времени ни вчитываться, ни вслушиваться во все это. Не так много смысла в том, чтобы стремиться к чему-то серьезному… Существует слишком много вещей почитать и посмотреть. Если люди читают три часа то, что ты написал, затем семь часов анализируют это и выступают с семью часами своих собственных мыслей… тогда как если вы предлагаете им 30 секунд своего собственного материала, они все равно выступят с семью часами своих собственных размышлений. Они крадут образы, которые ты создал. И оправдывают свои кражи. Чувство непосредственности образа. Они должны задевать мгновенно. Это одна из причин моего увлечения видео, образ задевает немедленно. Я обожаю видео и все его грани.
Каковы твои проекты в данный момент?

Берроуз: Сейчас я пытаюсь учредить институт для продолжающих обучение где-нибудь в Шотландии. Его целью будет расширение сознания и изменение чувствительности в направлении большего охвата, гибкости и эффективности в то время, когда традиционные отрасли знания потерпели неудачу, чтобы подняться в благотворной среде. Видишь ли, наступление космической эры и возможность исследования галактик и контакта с внеземными формами жизни вызывает настоятельную потребность в радикально новой среде. Мы будем рассматривать только нехимические методы с акцентом на комбинацию, синтез, взаимодействие, и чередование методов используемых сейчас на Востоке и Западе вместе с методами, которые не используются в настоящее время для расширения сознания или повышения человеческих возможностей. 
Мы знаем точно, что намереваемся сделать и то, каким образом мы это будем делать. Как я сказал, не планируется никаких опытов с наркотиками, никаких наркотиков кроме алкоголя, табака и личных медикаментов, отпущенных по рецепту. По существу, эксперименты, которые мы предлагаем, не дороги и легки для осуществления. Вещи вроде медитации в стиле йоги и физической зарядки, общение, звук, свет и экспериментальное кино, комнаты психологической разгрузки, пирамиды, психотронные генераторы и оргонные аккумуляторы Рейча, эксперименты с инфразвуком, эксперименты со сновидениями и со сном.

Боуи: Звучит обворожительно. В основном, ты интересуешься энергетическими силами?

Берроуз: Расширение сознания, возможно, приведет к мутациям. Ты читал “Journey Out of the Body”? Необыкновенная книга об астральных проекциях. Этот американский бизнесмен обнаружил, что имел опыт выхода за пределы своего тела, при этом ни разу не использовав никаких галлюциногенные наркотиков. Теперь он учредил эти астральные военно-воздушные силы. Сейчас эту парапсихологическую тему в Штатах обсуждают как сумасшедшие. Ты сталкивался с этим, когда был там?

Боуи: Нет, я нарочно спрятался от этого. Я изучал тибетский буддизм, когда был совсем молодым, опять же под влиянием Керуака. Тибетский Буддийский институт был доступен, поэтому я помчался туда посмотреть. И вдруг, о чудо, там на земле сидел парень, который был главным в организации поселения для беженцев в Шотландии, и я был вовлечен исключительно на социологическом уровне — потому что я хотел помочь беженцам перебраться из Индии, так как там они переживали действительно дерьмовые времена, они падали как мухи из-за перемены атмосферы по сравнению с Гималаями. 
Шотландия была замечательным местом, чтобы привезти их, и все больше и больше я вбирал в себя их образ мышления, или скорее не-мышления, и на время совершенно запутался в этом. И я добрался до точки, когда я действительно собирался сделать определенные шаги, я изменился, вышел на улицу, напился и никогда не оглядывался назад. 

Берроуз: Прямо как Керуак.

Боуи: Часто бываешь в Штатах?

Берроуз: Ни разу с 71 года.

Боуи: Там многое изменилось, скажу тебе, с тех пор.

Берроуз: Когда ты был там последний раз?

Боуи: Около года назад.

Берроуз: Ты смотрел в Нью-Йорке какие-нибудь порно-фильмы?

Боуи: Да, совсем немного.

Берроуз: Когда я был там в последний раз, я посмотрел около тридцати из них. Я собирался стать членом жюри на фестивале эротических фильмов. 

Боуи: Самые лучшие были в Германии. Они действительно потрясающи.

Берроуз: Я думал, что американские все еще лучшие. Мне действительно нравится кино… Я полагаю, ты смог бы сыграть Валентина Майкла Смита в киноверсии “Stranger in a Stranger Land”.

Боуи: Нет, мне не очень нравится книга. На самом деле, я думаю, она ужасна. Мне предложили ее в качестве материала для фильма, затем я прочел ее. Она показалась мне чуть излишне пропитана духом “детей цветов”, и это слегка насторожило меня. 

Берроуз: Я тоже не очень доволен книгой. Ты знаешь, научная фантастика до сих пор не была очень успешна. Она зародилась как новое направление, и дальше ничего не произошло. Для специального эффекта в некоторых фильмах, вроде “2001”, она была великолепна. Но на том все и закончилось.

Боуи: Мне тоже так кажется. Теперь я делаю “1984” Оруэлла на телевидении; это политическая тема и некое впечатление о путешествии в другую страну. Что-то подобное будет иметь больший эффект на телевидении. Люди, которые ходят в кино, по-настоящему архаичны. Я скорее останусь дома.

Берроуз: Ты имеешь в виду понятие аудитории в целом?

Боуи: Да, оно устарело. Нет чувства непосредственности.

Берроуз: Точно, все это имеет обратную связь с образом и способом его использования.

Боуи: Правильно. Я хотел бы основать телестанцию.

Берроуз: Едва ли какие либо программы заслуживают внимания. Британское телевидение немного лучше американского. Лучшее, что делают британцы, это естественная история. На прошлой неделе была одна, с морскими львами, поедающими пингвинов, потрясающе. Нет причин отуплять программы, людям надоели программы жилищного строительства и забастовки угольщиков. 

Боуи: Они поддерживают интерес секунды три. Достаточно, чтобы угадать следующее предложение комментатора. Это является предпосылкой их дальнейшей работы. Я собираюсь объединить все группы, которые как я думаю, имеют хоть какую-нибудь ценность в Штатах и Англии, а затем сделать часовую программу о них. Возможно, большинство людей никогда не слышали об этих группах. Они делают такие вещи и говорят то, что не делают и не говорят другие. Вещи вроде пуэрто-риканской музыки клуба Cheetah в Нью-Йорке. Я хочу, чтобы люди услышали музыкантов вроде Джо Куба. Он писал музыку для всех пуэрто-риканцев. Эта музыка фантастична и значительна. Я также хочу начать показать фильмы Энди Уорхола на ТВ.

Берроуз: Ты когда-нибудь встречался с Энди Уорхолом?

Боуи: Да, около двух лет назад я был приглашен на Фабрику. Мы зашли в лифт, поднялись наверх и когда его двери открылись, перед нами оказалась кирпичная стена. Мы стучались в стену, но они так и не поверили, что это были мы. И так мы спускались и поднимались пока, наконец, нам не открыли стену, и все не осмотрели друг друга. Это было как раз после инцидента с пистолетом. Я встретил человека, который был живым мертвецом. Желтый с лица, парик неестественного цвета, маленькие очки. Я протянул руку, парень отстранился, мне подумалось: “Этот парень не любит вспышек, очевидно, это рептилия”. Он навел фотокамеру и сделал мой снимок. Я попытался завести с ним разговор, но это ни к чему не привело.
Но потом он увидел мои туфли. На мне была пара желтых с золотом туфлей, и он сказал: “Я обожаю эти туфли, скажи мне, где ты достал такие туфли”. Он начал треп о дизайне обуви, и это растопило лед. Мои желтые туфли разрушили стену между мной и Энди Уорхолом.
Я обожаю то, что он ДЕЛАЛ. Я думаю, его значение было очень велико, теперь стало модно любить его. Но сам Уорхол хочет стать клише, он хочет быть доступен в Woolworth's, и хочет, чтобы его обсуждали в этакой необязательной манере. Я слышал, теперь он хочет делать настоящие фильмы, это очень грустно, потому, что фильмы, которые он делал — это события, которые еще произойдут. Я не узнал о нем, как о человеке, ничего сверх того, что уже знал до того как побывал там.

Берроуз: Не думаю, чтобы там был какой-то человек. Это совершенно чуждая субстанция, абсолютно и полностью лишенная эмоций. Он просто персонаж из научной фантастики. Его странный зеленый цвет.

Боуи: Это то, что поразило меня. Он неестественного цвета, этот мужчина не того цвета, чтобы быть человеческим существом. Особенно под застывшим неоновым освещением Фабрики. Очевидно, это настоящее переживание, увидеть его в дневном свете. 

Берроуз: Видел я его и при полном свете, и все еще не имею представления о том, что происходит, кроме того, что все это делается явно умышленно. Это не энергично, но очень коварно и совершенно асексуально. В будущем его фильмы будут показываться исключительно поздним всечером.

Боуи: Точно. Помнишь “Свинину”? Я хочу взять его на ТВ. Телевидение уже проглотило все, невероятно, фильмы Уорхола это все, что почему-то еще остались. “Свинина”может стать очередной “Я люблю Люси”, великой американской семейной комедией. Она о том, как в действительности живут люди, не так как Люси, которая и к помоям-то ни разу не прикасалась. Она о жизни людей и об их борьбе за выживание.
Это о чем “Свинину”. Великолепие спектакля. Хотя, мне бы хотелось сделать собственную версию “Синдбада Морехода”. Думаю, это классика на все времена. Но это должно быть сделано на экстраординарном уровне. Она должна быть невероятно терпимой и дорогостоящей. Там должны быть использованы лазеры и все эти штуки, которые происходят в настоящих сказках.
То же и с использованием голограмм. Голограммы важны. Видеолента — следующая, позже она станет голографической. Голограмма войдет в обиход примерно через семь лет. Вскоре должны вовсю развернуться библиотеки видеокассет. Вы не можете получить достаточного количества хорошего видеоматериала со своего собственного ТВ. Я хочу иметь свой собственный выбор телевизионных каналов. Это должен быть необходимый набор программ.

Берроуз: Я делаю аудиозаписи всего что могу.

Боуи: Средства массовой информации — это либо наше спасение, либо наша смерть. Мне бы хотелось, чтобы они были нашим спасением. Для меня характерно исследование того, что может быть сделано в сфере средств массовой информации и того, как все это может быть использовано. Вы не сможете стащить людей вместе как одну гигантскую семью, они этого не хотят. Они предпочитают либо изоляцию, либо собираться в группы. Группа из 18 ребят, собравшихся вместе, скорее будут ненавидеть других 18 ребят из соседнего квартала. Вы же не собираетесь собрать вместе два или три квартала для того, чтобы они объединились и любили друг друга. Просто будет слишком много людей.

Берроуз: Слишком много людей. Мы находимся в ситуации перенаселения, но даже меньшее количество людей не сделаешь хоть сколько-нибудь менее разнородными. Они просто разные. Все эти разговоры о большой семье болтовня. Это срабатывает только с китайцами потому, что они очень похожи. 

Боуи: И теперь каждый четвертый в Китае имеет велосипед и это замечательно, учитывая, сколького у них не было раньше. И для них это просто чудо. Все равно, что каждый из нас имел бы реактивный самолет.

Берроуз: Это потому, что они являются воплощением одного и того же характера, поэтому и способны жить вместе без всяких разногласий. А мы очевидно нет.

Боуи: Вот почему им не нужен рок-н-ролл. Британские рок-звезды играют рок-н-ролл в Китае, играют на огромных грязных площадках, и отношение к ним как к достопримечательности. Старые женщины, дети, немного тинэйджеров, ты упоминал об этом, все приходят, прогуливаются мимо и наблюдают за ними со своих мест. Это ничего не значит. Некоторые страны не нуждаются в рок-н-ролле потому, что они сплоченные как одна семья. У Китая собственный отцово-материнский образ, не знаю точно который из двух, что-то колеблющееся между ними. Для Запада Джаггер несомненно материнский образ, он как этакая наседка по отношению ко всему. Но не как курица, а скорее как содержательница борделя или этакая мадам. 

Берроуз: О, точно так.

Боуи: Он невероятно сексуален и очень мужественен. Я также нахожу его невероятно материнским, заботливо высиживающим выводок в недрах этнического блюза. Он Белый парень из Дадженхема, несущий свое проклятие этничности. Понимаешь, пытаться начать работать в шоу бизнесе это в какой-то степени приблизиться к тому, на что похожа молодежь сама по себе, потому, что я пришел к заключению: если ты хочешь говорить в терминах рока, то это во многом зависит от сенсуализма, и молодежь гораздо более сенсуальна, чем сами звезды. Рок бизнес — это слабая тень того, на что обычно похожа жизнь молодых людей. Восхищение приходит с другой стороны. Все полностью изменилось, особенно в последние годы. Прогуляйся по Кристофер Стрит, и тогда ты удивишься, что точно и где ошибаешься. Люди не похожи на Джеймса Тейлора, они могут быть похожи внешне, но внутри их голов нечто совершенно иное. 

Берроуз: Политика звука.

Боуи: Да. Сейчас мы имеем что-то подобное. Она очень легко обрела форму политики звука. Факт, что теперь ты можешь подразделять рок на различные категории, является чем-то, что ты не смог бы сделать десять лет назад. Но теперь я могу перечислить по крайней мере десять звучаний, которые олицетворяют типы личностей скорее, чем типы музыки. Большинство критиков мечтают стать звездами рок-н-ролла. Но когда они классифицируют, они говорят о людях, НЕ о музыке. А это, несомненно, политика.

Берроуз: Как инфразвук, находящийся за пределами слышимости. Ниже 16 МГц. На полной мощности он может снести стены на 30 миль вокруг. Можешь зайти во французское патентное бюро и купи патент за 40 пенсов. Саму машину легко сделать из вещей, которые можно найти свалке.

Боуи: Как черный шум. Удивительно, найдется ли звучание, способное собрать все обратно? Были группы, которые экспериментировали с материалом вроде этого, они думали, что смогут заставить трястись всю публику. 

Берроуз: Теперь у них получился сдерживающий толпу шум, основанный на звуковых волнах. Но у тебя могла бы быть музыка с инфразвуком, это совсем не означает, что ты должен убить публику. 

Боуи: Только покалечить.

Берроуз: Оружием Диких Парней является охотничий нож (bowie knife), 18-ти дюймовый охотничий нож (bowie knife), ты знал это?

Боуи: 18-ти дюймовый охотничий нож… ты не делаешь вещей на половину, не правда ли? Нет, я не знал какое у них было оружие. Имя Bowie привлекло меня, когда я был моложе. Я увлекался сложными философскими вещами, когда мне было 16 лет, и я хотел трюизма, врезаться во всю эту ложь и все такое.

Берроуз: Он режет обеими сторонами, знаешь, он обоюдоостр.

Боуи: До сих пор я не знал, что он режет обеими сторонами.