Дэвиду Боуи 22 года. Он худ, с облаком прекрасных волос, нежным утонченным лицом и парой очень странных глаз. Один из них – светло-светло голубой, другой – зеленый, и это приводит вас в замешательство, когда вы с ним беседуете.  Если он и может кого-то напоминать, то это тонкая смесь Дилана с Донованом при 90 процентах чистейшего Боуи. Он говорит, что поет, как «пел бы Дилан, будь он англичанином». И он абсолютно очарователен.

 

Его шарм настолько силен, что дает ему больше возможностей достичь своих идеалов,  - больше, чем это можно предположить в наши времена и в его возрасте.  Местные власти теряют всю свою власть перед его улыбкой. Смотрители парковок (не славящиеся особой сердечностью) уступают и мчатся искать ему свободное место, даже если парковка забита до отказа.

 

Боуи родился в Брикстоне, а сейчас живет в Бекенгэме, Кент. Его отец, «тихий йоркширец», недавно умер. А его единоутробный брат, которого Боуи считает гением, находится в больнице. Так что бОльшая часть его нежностей достается матери, которую он берет с собой в студию звукозаписи и на «Тоp of the Pops", чтобы поднять ей настроение.  Вплоть до „Space Oddity” его имя, возможно, ничего не говорило вам. На самом деле Дэвид Боуи балансирует на краю бездонной славы уже долгое время, направляя свою энегрию в разные каналы, при этом музыка частенько пересаживается на заднее сидение, уступая руль другим амбициям.

 

Его история удивительна. Четыре года назад он играл в группе под названием „The Buzz". Затем сделал несколько очень хороших сольных записей – в их числе „Boys of London" [sic] и „Rubber Band" – на которых звучал очень похоже на Энтони Ньюли.

 

 

Он работал также с мим-труппой Линдсея Кемпа, которая ему очень нравилась. Одна девушка, видевшая его за работой, как-то обмолвилась, что испытывала к нему предельно материнские чувства из-за его торчащих от худобы ребер.

 

Между увлечениями буддизмом и музыкой Стравинского, Боуи создал то, что считает своим до сей поры самым большим достижением – Бекенгэмскую Лабораторию Искусств. Она угрожает перерости в нечто большее, чем предполагает ее название, и превратить Бекенгэм в первую независимую коммуну Британии.

 

Хотя все эти начинания вряд ли могут показаться вам сочетающимися, Боуи, конечно же уверяет, что они ЕЩЕ КАК сочетаются, поскольку ядром их всех является общение. Он говорит, что терпеть не может звучать претенциозно, но если докапываться до подноготной, то общение – это все, чего он добивается.

 

Дэвид Боуи – совершенно необыкновенное существо. Брикстон кажется совсем не подходящим местом для разведения мечтателей и идеалистов. Тем не менее Боуи – то и другое.

 

«У меня было очень счастливое детство. Я был одинок, но я никогда не нуждался и не голодал. Я видел вокруг обнищавших людей и детей, ходящих в школу в драной обуви. Думаю, да, это оставило на мне отпечаток – я хотел, чтобы им было лучше.»

 

 

«Я – совершенно честно прирожденный идеалист. Я суечусь и не слишком задумываюсь, прежде чем во что-то ввзязаться, но я считаю, что существует только три вещи, о которых стоит говорить – любовь, ненависть и общение. Даже говорить – это смешно, необходимо действовать.»

 

Возможно, из-за этой точки зрения – решительное действие – Боуи настроен против движения андеграунда. Он считает, что онро начало умирать два года назад, и было обречено с самого начала, потому что это – создание среднего класса, ничем не помогающее людям, нуждающимся в помощи.

 

По существу, один трэк на его альбоме – семиминутный эмоциональный динамит под названием „The Cygnet Commettee" отражает его мысли на этот счет.

Он думает, что этот трэк разозлит множество людей. Он прав. Название такое, говорит он, потому что «юный лебедь [cygnet] – нечто миловидное, но совершенно беспомощное», а строчки вызывают ощущение безнадежности, когда «хиппи» угрожающе заявляют «мы можем ЗАСТАВИТЬ тебя быть свободным», а «рассказчик» - Боуи – протестует «Я верю в силу добра, я верю в силу любви..»

 

«Все эти хиппические дела были просто смехотворны. В основном – ребята из среднего класса, воющие со своими родителями. Их вовсе не угнетают, раз они могут позволить себе покупать все эти кафтаны и одежду из дорогих материалов. Вот низшие классы и негры – они действительно самые притесняемые в этом мире.»

 

Он все же обладает материальными ценностями – маленьким синим «фиатом» и домом под названием «Хэддон Холл» [sic], в который он скоро переезжает вместе со своим приветливым молодым звукопродюсером Тони Вискони и их подружками. И он умудряется вполне комфортно жить на 12 фунтов в неделю – сумма, которую он постоянно зарабатывает в течение 4-х последних лет.

 

Он ОТНЮДЬ не занудный и сердитый молодой человек, хоть и говорит, что в школе бунтовал, потому что ему было жаль учителей, не понимавших, что они делают. Он – артистичен и полон сочувствия к людям, так что гуляя по Лондону, он улыбается, кому-то машет и постоянно натыкается на знакомых.

 

Но большинство из них - только знакомые, а не друзья, говорит он, потому что он не доверяет людям. Ему нравится работать только с теми, кого он хорошо знает и кем восхищается, вроде Висконти. Он говорит, что слишком доверял людям в прошлом и частенько получал по зубам в ответ на свои усилия.

 

Дэвид Боуи – слишком сложная личность, чтобы его можно было просуммировать, как это сделал бы психиатр, разложив предварительно на маленькие секции по типу «мотив – результат». Но одна вещь абсолютно ясна. В будущем он будет значить для мира больше, чем просто имя, бывший мим или лидер бекенгэмской коммуны.

 

Бекенгэм теперь в состоянии подниматься дальше без его активного участия, и у него есть двое хороших людей – Анджела и бухгалтер по имени Крис, - чтобы присматривать за другими вещами, так что он может уделить больше энергии музыке.

 

„Space Oddity" – лишь первое звено в длинной цепочке, которая сделает Дэвида Боуи на долгое, долгое время одним из самых больших достояний, одним из самых важных людей, которых Британская музыка когда-либо произвела на свет.